Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII – начала XX в.
Шрифт:
Надо полагать, что хивинская знать сделала выбор в пользу казахских Чингизидов, поскольку на примере Ширгази убедилась, что даже отдаленные потомки местной ханской династии в силу своего происхождения могли проявлять определенную степень независимости. Их же дальние родственники – казахские ханы и султаны [72] – были в Хиве чужими и могли находиться на троне лишь благодаря поддержке пригласивших их местных родоплеменных предводителей. Как строились отношения с одним из таких «приглашенных ханов», Абулхаиром, описали российские офицеры Д. Гладышев и И. Муравин, формально, как уже отмечалось, отправленные в хивинские пределы с научно-исследовательской целью.
72
Они являлись потомками еще одного золотоордынского хана 1370-х годов, Уруса, дальний предок которого приходился сводным братом предку Арабшаха.
Абулхаир
Рассорившись с хивинской знатью, казахский хан решил использовать давние разногласия столицы и Аральского (Кунградского) владения (см. подробнее: [Почекаев, 2015]) в своих интересах: он вступил в переговоры с местной аристократией с целью признания своего старшего сына Нурали «аральским ханом» и, следовательно, потенциальным претендентом на хивинский трон. Д. Гладышев отмечает, впрочем, что даже конфликт со столичными властями не обеспечил хану и его сыну безоговорочной поддержки Аральского владения: «между аральцами учинилась не только знатная ссора, но и баталия, из того, что некоторая часть аральцов намерены принять себе в Ханы Абул-Хаир-ханского сына Нурали, а другие того не хотели», поскольку после смерти вышеупомянутого Шах-Тимура [73] «остались три сына: первой Артык, другой Сейдали, третей Куразали, и хотя бы из них один которой и мог быть произведен ханом» [Гладышев, Муравин, 1851, с. 16, 17]. Однако Абулхаир все же сумел убедить аральцев, и Нурали был признан ханом, а затем и в самом деле короткое время, подобно отцу, пребывал на хивинском троне.
73
Гладышев называет его «Шарахазы».
Об этом более подробно сообщает капитан Г. Тебелев, побывавший в хивинских владениях в июне 1741 г. По его сведениям, весной 1741 г. хивинцы, недовольные правлением персов и поставленного ими хана, вступили в сговор с аральцами и туркменскими племенами и пригласили на престол Нурали. Сын Абулхаира в апреле прибыл в Хиву, заставив персидского ставленника Мухаммад-Тахир-хана бежать из столицы [Из истории, 1939, с. 220].
Еще один российский офицер, капитан В. Копытовский, подобно Тебелеву отправился из Астрахани в хивинские владения на купеческом судне с товарами. Уже четыре года спустя – в июле 1745 г., он сообщает ценные сведения о событиях в Хиве: несмотря на относительно спокойную обстановку и даже возможность ведения торговли, ситуация в ханстве была весьма неопределенной: «А ныне что де в Хиве делается, того не знаем». У власти находился очередной персидский вассал, хан Абу-л-Гази II, сын казненного Ильбарса, который управлял вместе с «персидским ханом», т. е. представителем персидского шаха [74] , причем будущее обоих зависело «от шаха указа» [Из истории, 1939, с. 232].
74
В Персии ханами, в отличие от Средней Азии, назывались не верховные правители, а предводители кочевых племен и высшие военачальники.
Со смертью Надир-шаха в 1747 г. в Персии началась борьба за власть, и все его вассалы в Средней Азии вновь обрели независимость. Однако для Хивы это означало лишь новый виток борьбы за власть, в том числе и с участием казахских претендентов, которые с этого времени все чаще стали появляться на престоле. Купец Д. Рукавкин прямо отмечал, что «хивинцы в ханы избирают из Киргиз-кайсацкой орды и из бухарских ханских поколений, а не из подданных» [Рукавкин, 1776, с. 206], т. е. стараясь поставить правителем кандидата, имеющего как можно меньше связей в самом ханстве. Приглашенные ханы, впрочем, сделали определенные выводы из неудачного опыта правления в Хиве своих предшественников и время от времени старались принять меры для укрепления своей власти. Как раз во время таких событий в Хиве оказались Рукавкин и его спутники – чиновники оренбургской администрации, Я. Гуляев и П. Чучалов, прибывшие для ведения торговых переговоров в ноябре 1753 г.
В это время на хивинском троне пребывал казахский султан Каип, принадлежавший к династии, соперничавшей за власть в Младшем жузе с родом Абулхаира. Фактическая власть в ханстве принадлежала предводителям узбекского племени мангыт, полностью контролировавшим хана. Однако в декабре 1753 г. Каип-хан решил изменить ситуацию и, обвинив главу мангытов Кураз-бека в покушении на свою жизнь, приказал его казнить [Гуляев, Чучалов, 1910, с. 70]. Родственники убитого временщика тут же взбунтовали против хана и узбекскую знать, и население Аральского владения, и туркменские племена, так что хану пришлось срочно изыскивать средства для привлечения на свою сторону хотя бы кого-то из недовольных. Ему удалось добиться поддержки туркмен, для подкупа которых он использовал в том числе и средства, конфискованные у русского каравана. С их помощью Каип справился с ситуацией, разгромил мятежников и сумел сохранить власть [Там же, с. 74, 88] (см. также: [Атдаев, 2010, с. 78]).
Интересно отметить, что практически каждый хан в описываемый период, вступая на трон, старался наладить отношения с Россией – по крайней мере мирные и торговые. Такие намерения выражали, в частности, как Каип-хан – казахский султан по происхождению, отец которого официально признавал российское подданство [Гуляев, Чучалов, 1910, с. 75–76], так и один их его ближайших преемников Тимур-Гази – представитель хивинского ханского рода [Документы, 2013, с. 25]. Можно предположить, что в условиях постоянного соперничества за трон каждый претендент надеялся рано или поздно прибегнуть к поддержке России – благо, прецедент был создан Абулхаиром во время его короткого правления в Хиве.
Е.И. Бланкеннагель посетил Хиву в самом конце XVIII в., когда пик «игры в ханы» миновал, и ожесточенная борьба за власть прекратилась. Однако принципы возведения на престол ханов остались теми же: могущественные родоплеменные кланы продолжали сажать на трон своих марионеток, не пользовавшихся не только властью, но даже уже и внешним почетом и уважением. Бланкеннагель описывает весьма незавидное положение хана (во время его визита на троне находился очередной, уже четвертый по счету хан с именем Абу-л-Гази): «Хивинский хан в правительстве значит меньше всех; три раза в год показывается он народу, окруженный теми, которые делами правят; в прочее же время сидит взаперти под строгим присмотром. В придворном его содержании не соблюдается даже благопристойности, и нередко в самом необходимом претерпевает нужду» [Бланкеннагель, 1858, с. 96]. В другом месте он также упоминает, что «Хива есть столица и пребывание ничего не значащего хана [курсив наш. – Р. П.] и всех знатнейших родов» [Там же, с. 94]. Вместе с тем, представляется интересным следующее замечание путешественника: «Каракалпаки… перешли остальные к Хиве, отдали своего хана узбекам и живут с того времени под покровительством хивинцев» [Там же]. Речь идет о своеобразном компромиссе между хивинской правящей верхушкой и каракалпаками (которые, как и Аральское владение, нередко находились в конфронтации со столицей): они признали власть Хивы, но их собственный хан был номинально признан верховным правителем всего ханства. Вероятно, именно такой подход и сделал возможным завершение «игры в ханы», поскольку примирил основные политические силы, ранее стремившиеся возвести на престол собственных ставленников.
Бланкеннагель приводит обобщение событий в Хивинском ханстве, начиная с нашествия Надир-шаха и заканчивая современным ему положением: он описывает убийство шахом хана Ильбарса, призыв на престол казахских ханов, заставивших узбекскую знать бежать из города, возвращение узбеков и возведение на престол представителей местной ханской династии или из каракалпакских Чингизидов. «С сими последними ханами поступали они по своей воле», – резюмирует «майор-медик» [Бланкеннагель, 1858, с. 89], тем самым другими словами описывая то, что Абдул-Карим Бухари назвал «игрой в ханы».
Дискредитировавшие себя постоянным соперничеством и невозможностью контролировать положение дел в стране, хивинские ханы-Чингизиды в самом начале XIX в. должны были уступить трон представителям узбекской династии Кунграт (прав. 1804–1920). Ситуация в Хиве и Бухаре и в этом отношении оказалась сходной: подобно бухарским аталыкам из династии Мангытов, хивинские Кунграты, в течение десятилетий занимая пост инака (формально – наместника столицы, фактически – первого министра), реально управляли ханством, отодвинув от власти венценосных потомков Чингис-хана.