Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников. Монголия XVII – начала XX века
Шрифт:
Тем не менее мы не вправе игнорировать сведения российских путешественников XVII в. – даже такие краткие и, в общем-то, субъективные. Их систематизация позволяет сформировать определенное представление о политико-правовом развитии монгольских ханств, их внутреннем и международно-правовом состоянии. Тот факт, что сведения путешественников неоднократно дублируются в сообщениях разных авторов, подтверждает их объективность и свидетельствует о непосредственном знакомстве сибирских служилых людей с монгольскими властными и правовыми реалиями рассматриваемого периода.
Первые попытки путешественников описать политико-правовые реалии Монголии без прямой привязки к собственным интересам были предприняты, как ни странно, московскими дипломатами, направлявшимися с поручениями в империю Цин в последней четверти XVII в., когда Южная Монголия уже вошла в состав этого государства, а Северная – сначала de facto, а в 1690-х годах и de jure – стала вассалом маньчжурских императоров. Именно в процессе переговоров с представителями империи Цин они получали информацию о текущем статусе монголов как вассалов императора, их обязанностях перед сюзереном, пределах полномочий внутри собственных владений и в отношениях с иностранными государствами. Правовые аспекты отношений среди самих монголов этих дипломатов, что вполне понятно, также не интересовали.
Обратим внимание, что среди руководителей и сотрудников таких посольств были не только русские (Ф. Байков, Ф.А. Головин), но и иностранцы на русской службе – молдаванин Н.Г. Спафарий, голландец Э. Идес и немец А. Бранд, выходец из Средней Азии С. Аблин и др., в связи с чем возникает вопрос, в какой степени эти последние могут быть охарактеризованы как русские путешественники. Полагаем, что факт их пребывания на русской службе в период посещения Монголии позволяет считать их таковыми [25] .
25
Единственное исключение из перечисленных иностранцев – уроженец Голштинии Адам Бранд, который покинул Россию сразу после возвращения из поездки в Монголию и Китай (1696) и свои записки об этому путешествии опубликовал уже в Европе.
В XVIII в. ситуация в русско-монгольских отношениях существенно меняется – как в отношении состава путешественников, так и целей и задач, которые перед ними ставились. Это непосредственно отразилось и на содержании их сообщений о монгольской государственности и праве.
Продолжались контакты Московского царства (с 1721 г. Российской империи) с Цинской империей, которая в это время старалась закрепить свой контроль над южными и северными монголами и одновременно урегулировать статус границ с Россией [26] . Соответственно, непосредственные дипломатические связи России с монгольскими правителями прервались: дипломаты взаимодействовали с ними лишь как с представителями цинской администрации, когда проезжали через территорию Монголии. В то же время, в связи с расширением восточных владений Российской империи (укрепление позиций в Сибири и на Алтае, принятие в подданство казахских жузов), российские власти стали активно налаживать контакты с Джунгарским ханством, которое противостояло экспансии империи Цин в Монголии [27] . При этом нельзя не отметить, что несмотря на то, что ойратские правители претендовали на некоторые территории, юридически находившиеся под властью России, в течение первой половины XVIII в. они старались поддерживать с ней дружеские отношения [28] .
26
См., напр.: Красникова О.А. Установление российско-китайской границы в XVII–XVIII в. и карта Китая, присланная Петру I императором Кан-си (Kangxi) (по картографическим фондам БАН и СПб филиала Архива РАН) // Россия и Китай: научные и культурные связи (по материалам архивных, рукописных, книжных и музейных фондов). СПб.: БАН; Альфарет, 2012. Вып. 2. С. 119– 128.
27
См.: Магидович И.П., Магидович В.И. Очерки по истории географических открытий. Т. III. М.: Просвещение, 1983. С. 138–142; Контев А.В. Формирование российско-джунгарской границы в первой трети XVIII в. // Сибирский сборник – 3. Народы Евразии в составе двух империй: Российской и Монгольской / отв. ред. П.О. Рыкин. СПб.: МАЭ РАН, 2011. С. 99–111. При этом, начиная уже с эпохи Петра I, уделялось значительное внимание не только дипломатическим контактам, но и научному изучению территорий, подконтрольных Джунгарии, см.: Акишин М.О. Джунгарское ханство во внешней политике Петра Великого // Paleobureaucratica: сб. статей к 90-летию Н.Ф. Демидовой. М.: Древлехранилище, 2012. С. 6–28; Бейкер Дж. История географических открытий и исследований. М.: Изд-во иностранной литературы, 1950. С. 234–237; Задваев Б.С. Западная Монголия в трудах российских исследователей и путешественников XVIII – начала ХХ вв.: автореф. дис. … канд. ист. наук. СПб., 2006. С. 12–13.
28
См. подробнее: Кушнерик Р.А. Русско-джунгарские дипломатические отношения: Начало XVII – 50-е годы XVIII вв.: дис. … канд. ист. наук. Барнаул, 2006.
И Цин, и Джунгария были заинтересованы в поддержке России в своем конфликте (или по меньшей мере невмешательстве), что стимулировало активизацию их дипломатических отношений с российскими властями разных уровней. Русские дипломаты в таких условиях уже занимались не только передачей посланий от направивших их монархов или региональных администраторов, но и собирали сведения о ситуации в тех землях, куда направлялись, и через которые проезжали. Выбор в качестве дипломатов хорошо образованных людей [29] объясняет, почему даже в отчетах не только полномочных послов, но и простых курьеров (В.Ф. Братищев, сержанты Д. Ильин, Подзоров, Е. Филимонов и др.), присутствуют весьма ценные наблюдения о политической ситуации в Джунгарском ханстве, Северной и Южной Монголии, отдельных аспектах правовой политики ойратских правителей в Джунгарии и Восточном Туркестане, а маньчжурских – в Северной и Южной Монголии. Наряду с дипломатами, занимавшимися сбором сведений о посещенных государствах неформально, в монгольские земли направлялись и разведчики «под прикрытием»: занимавшиеся торговлей – И.К. Резвых, А. Верхотуров, С. Колмогоров, А. Плотников, пограничные чиновники А. Незнаев, Е.Я. Пестерев и др.
29
См. также: Козлов С. Русские путешественники Нового времени: имперский взгляд или восприятие космополита? // Slavic Eurasian Studies. Beyond the Empire: Images of Russia in the Eurasian Cultural Context / ed. by T. Mochizuki. 2007. No. 17. P. 133–148.
В то же время XVIII в. стал временем начала научного изучения восточных владений Российской империи и соседних государств. Соответственно, одной группой путешественников в Монголию становятся профессиональные исследователи – ученые, большей частью приглашенные Петербургской Академией наук из Европы [30] . Учитывая, что они состояли в течение долгих лет на российской службе (многие даже умерли в России) и совершали свои поездки в монгольские земли по поручению и при финансировании Академии наук, полагаем, есть все основания их также отнести к русским путешественникам [31] . Весьма любопытно, что некоторые из тех академиков, кто побывал непосредственно на территории Монголии и впоследствии признанные в качестве монголоведов (как, например, Д.Г. Мессершмидт [32] или И. Иериг [33] ) в своих записках практически ничего не упомянули о политико-правовых реалиях монголов, между тем в материалах тех из них, кто добрался только до русско-монгольской границы, в частности, посетив пограничный город Кяхту [34] (П.С. Паллас, И.Г. Георги), содержатся сведения, касающиеся и этой сферы отношений.
30
См. подробнее: Материалы для истории экспедиций Академии наук в XVIII и XIX веках. Хронологические обзоры и описание архивных материалов / сост. В.Ф. Гнучева. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1940. С. 25–30, 95–100, 106–108.
31
То же можно сказать и об участниках посольства С.Л. Рагузинского – урожденном немце Г.И. Унферцагте и шведе Л. Ланге. Впрочем, этническая принадлежность вышеупомянутых ученых до сих пор вызывает споры о том, считать ли их российскими или немецкими востоковедами. Традиция рассматривать этих ученых как западноевропейских путешественников сложилась еще в советский период, см., напр.: Гирченко В. Русские и иностранные путешественники XVII, XVIII и первой половины XIX веков о бурят-монголах. Улан-Удэ: Государственное Бурят-Монгольское изд-во, 1939; Зиннер Э.П. Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и ученых XVIII века. Иркутск: Восточно-Сибирское книжное изд-во, 1968. И в современной историографии также присутствует мнение о том, что они стали основоположниками немецкого монголоведения, см., напр.: Гудеева Н.М. Новый взгляд на труды иностранных ученых в развитии этнографии Монголии XVIII–XIX вв. в современной ориенталистике России // Вестник Бурятского гос. ун-та. 2012. № 8. С. 150–155; Гомбоев А. Немецкое монголоведение в XIX–XXI вв.: автореф. дис. … канд. ист. наук. Улан-Удэ, 2014. С. 10.
32
Первый исследователь Сибири Д.Г. Мессершмидт: Письма и документы. 1716–1721 / под ред. Е.Ю. Басаргиной. СПб.: Нестор-История, 2019. С. 12. См. также: Новлянская М.Г. Даниил Готлиб Мессершмидт и его работы по исследованию Сибири. Л.: Наука, 1970. С. 86–90; Тункина И.В., Савинов Д.Г. Даниэль Готлиб Мессершмидт: у истоков сибирской археологии. СПб.: ЭлекСис, 2017. С. 27–28, 48.
33
См.: Шафрановская Т.К. Монголист XVIII века Иоган Иериг // СНВ. 1965. Вып. IV. С. 155–163; Дюльденко А.А. Иоганн Иериг: исторический портрет представителя российской академической науки второй половины XVIII века. Ставрополь: Ставролит, 2017.
34
Не приходится удивляться, что многочисленные контакты российских дипломатов и торговцев происходили с монголами именно через Кяхту, учитывая, что на кяхтинскую торговлю в разные периоды приходилось от 40 до 60 % товаров, ввозимых из России в Монголию, см.: Единархова Н.Е. Кяхта и кяхтинская торговля (40–60-е годы XIX в.). Иркутск: Оттиск, 2015. С. 98. Именно поэтому в число путешественников, оставивших записки со сведениями о государственности и праве Монголии, мы сочли возможным отнести довольно большую группу лиц (дипломатов, военных и гражданских чиновников, ученых и торговцев), знакомство которых с монголами ограничивалось посещение Кяхты и ее китайско-монгольской части – Маймачена.
В первой половине XIX в. в рамках дальнейшего развития российско-цинских отношений в Китай стали направляться многочисленные дипломатические миссии, в состав которых входили не только дипломаты, но также деятели науки и искусства. Имея в своем распоряжении наработки предшественников – вышеупомянутых академиков, – участники таких экспедиций могли себе позволить обращать внимание уже на некоторые малоисследованные аспекты отношений монголов, включая правовое положение различных слоев общества (в том числе многочисленного и авторитетного буддийского духовенства), торговые и семейные отношения, сферу преступлений и наказаний и проч. Правда, большинство известных художников (а во второй половине века – и фотографов), даже оставивших записки о своем путешествии по Монголии, не уделили внимания политико-правовым аспектам, в лучшем случае описав некоторые детали бытовой жизни монголов [35] . Едва ли не единственное исключение среди них составляет врач и художник П.Я. Пясецкий, который по итогам экспедиции описал даже особенности частноправовых отношений между монголами и китайцами.
35
См., напр.: Иванов Д.В. Первые фотографии, сделанные в Монголии русскими путешественниками // СНВ. 2014. Вып. XXXV. С. 170–186; Шинковой А.И. Материалы к исследованию Монголии, собранные учеными-путешественниками в последней четверти XIX века, дополненные списком фотографий Н.А. Чарушина из собрания иркутского областного краеведческого музея, а также архивными документами из собрания государственного архива Иркутской области // Россия и Монголия в начале ХХ века: дипломатия, экономика, наука. Кн. 3. Ч. 1: Статьи участников 3-й Междунар. науч. – практич. конф. Иркутск; Улан-Батор: Изд-во БГУЭП, 2014. С. 367–378; Первый фотограф Лхасы: публикация дневника О. Норзунова «Три поездки в Лхасу (1898–1901)» / пер. Д.К. Ворониной; коммент. Б.Л. Митруева // Oriental Studies. 2018. Т. 40. № 6. С. 36–72.
С первой половины XIX в. (вероятно, в связи с появлением в Сибири ссыльных декабристов) среди исследователей Монголии начинает формироваться своеобразное «либерально-демократическое направление», представители которого в большей степени сосредоточивались на изучении социально-экономического положения населения этой страны и, естественно, довольно сурово критиковали существующие отношения [36] . Позднее их преемники (в частности, авторы «Кяхтинского листка» Г.Н. Потанин, Н.М. Ядринцев и др.) в своих записках о Монголии осуждали также и действия российских представителей дипломатических и торговых кругов в отношении простых монголов.
36
См. подробнее: Даревская Е.М. Декабристы в Сибири и соседние страны Востока – Китай и Монголия. Иркутск: Изд-во Иркутского музея декабристов, 2007; Чуковская Л. Декабристы – исследователи Сибири. М.: Географгиз, 1951.
Уже с начала XIX в. значительный вклад в монголоведение стали вносить представители, казалось бы, крайне далекой от подобного рода исследований сферы – участники духовных миссий, с середины XVIII в. регулярно работавших в Пекине и на территории империи Цин в целом. А примерно столетием позже российское духовное ведомство стало рассматривать и возможность постоянного миссионерского присутствия также непосредственно на территории Монголии [37] . Наряду с выдающимися трудами Н.Я. Бичурина (о. Иакинфа) и П.И. Кафарова (о. Палладия) интересные наблюдения касательно государственности и права Монголии оставили, в частности, священники И. Никольский и Я.П. Дуброва. Помимо вопросов политического устройства, системы налогов и сборов их по понятным причинам интересовали такие вопросы, как статус буддийского духовенства, семейные отношения и т. п. Также стоит отметить, что авторы интереснейших записок о путешествиях по Монголии (также включающих сведения политико-правового характера) А.В. Игумнов, Е.Ф. Тимковский, М.В. Ладыженский, Е.П. Ковалевский, В.П. Васильев получили возможность побывать в Монголии именно в качестве сопровождающих православных духовных миссий в Пекин [38] .
37
См. подробнее: Корниенко Н.Н. Миссионерская деятельность русской православной церкви в Монголии (вторая половина XIX – 2010-е годы): дис. … канд. ист. наук. Улан-Удэ, 2018. См. также: Лысенко Ю.А., Ян Цуйхун. Обзор миссионерской деятельности Пекинской духовной миссии (вторая половина XIX – начало XX века) // Вестник Новосибирского гос. ун-та. Сер. История, филология. 2019. Т. 18. № 8. История. С. 61–62. Впрочем, уже М.М. Сперанский, будучи сибирским генерал-губернатором, рассматривал возможность активизации миссионерской деятельности в Монголии через Кяхту, о чем еще в феврале 1820 г. писал министру народного просвещения князю А.Н. Голицыну, см.: В память графа Михаила Михайловича Сперанского. 1772–1872. СПб.: Изд. Императорской публичной библиотеки, 1872. С. 287–288.
38
См., в частности: Мароши В.В. «Записки…» о. Иакинфа Бичурина и Е.Ф. Тимковского как первые травелоги русских путешественников о Монголии // Русский травелог XVIII–XX веков / под ред. Т.И. Печерской. Новосибирск: Изд-во НГПУ, 2015. С. 48–70.
Вторая половина XIX – начало XX в. стали эпохой массового посещения Монголии русскими военными исследователями и предпринимателями. Их экспедиции явились результатом существенного изменения политической ситуации в монгольских владениях, которые, с одной стороны, в результате кризиса власти и управления в империи Цин приобрели большую самостоятельность во внешнеполитической сфере (в том числе и в экономической); с другой стороны, российские власти также стали рассматривать возможности установления контроля над Монголией – вплоть до ее военного завоевания [39] . Наряду с ними продолжали бывать в Монголии (специально и по пути в Китай) дипломаты и ученые [40] .
39
См.: Старцев А.В. Российско-монгольские торгово-экономические отношения во второй половине XIX – начале ХХ в. Барнаул: Изд-во АГУ, 2013. С. 71 и след.
40
При этом наряду с учеными-исследователями в Монголии стали появляться и практики – в частности, представители медицины и ветеринарии, см. подробнее: Филин С.А. Формирование европейских систем здравоохранения и ветеринарии в Монголии в XIX–XX веках // История медицины. 2017. Т. 4. № 1. С. 53–55. Некоторые из них (например, П.Я. Пясецкий и Н.И. Дамаскин) оставили записки, содержащие интересующие нас сведения.