Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников. Монголия XVII – начала XX века
Шрифт:
Московские дипломаты неоднократно упоминают про участие буддийских лам в политической жизни монгольских ханств, в том числе и при проведении дипломатических переговоров. Некоторые из послов ограничиваются краткими упоминаниями о том, что среди ханских приближенных на приеме присутствовали также и ламы («лабы») [81] .
Отдельные же священнослужители обладали реальным политическим авторитетом и могли существенно влиять на политику ханов, в том числе и на международном уровне. В качестве такового в посольской документации неоднократно упоминается Даин-Мерген-ланза – влиятельный священнослужитель, в свое время являвшийся духовным наставником Алтын-хана Шолоя-Убаши (нач. XVII в. – 1627 г.), который его «во всем слушал», а затем – и его наследника Омбо-Эрдэни, у которого, как говорили его приближенные русским послам, «с лабою [ламой. – Р. П.] все нераздельно» [82] . Как сообщал вышеупомянутый Я.О. Тухачевский, Даин-Мерген-ланза позволял себе даже публично выговаривать хану за его нежелание «шертовать» русскому царю, на что тот покорно отвечал, что ждал лишь его прибытия, чтобы совершить церемонию принесения шерти [83] . К этому священнослужителю московские власти даже отправляли отдельные посольства с официальными посланиями и дарами – например, в 1636–1637 гг. у него побывал сын боярский Бажен Константинович Карташев, а в 1638–1639 гг. – сын боярский Степан Иудич Неверов [84] . В 1686 г. боярский сын Спиридон Ходоногов был отправлен к Ундур-гэгэну [85] . Тушету-хан Чахундоржи (1655–1698), принимая в 1677–1678 гг. посольство сына боярского Ф. Михалевского и подьячего Г. Шешукова, сам направил послов в ставку хутукты, т. е. Ундур-гэгэна [86] . Помимо самого Богдо-гэгэна официальные контакты с московскими дипломатами осуществлял «шанзаб», т. е. шанцзотба, официальный «управляющий делами» главы монгольской церкви [87] . Наиболее влиятельные священнослужители также направляли собственных послов к московским властям, т. е. имели право осуществлять самостоятельные внешнеполитические контакты [88] .
81
Русско-монгольские отношения 1607–1636. № 26. С. 71. Впрочем эти ламы могли выступать в качестве своего рода секретарей при правителях, поскольку владели грамотой, см.: Скрынникова Т.Д. Ламаистская церковь и государство. Внешняя Монголия XVI – начало ХХ в. Новосибирск, 1988. С. 25.
82
Русско-монгольские отношения 1636–1654. № 8. С. 56; № 29. С. 135.
83
Русско-монгольские отношения 1607–1636. № 102. С. 208–209.
84
Русско-монгольские отношения 1636–1654. № 8. С. 29.
85
Материалы по истории русско-монгольских отношений. 1685–1691 / сост. Г.И. Слесарчук; отв. ред. Н.Ф. Демидова. М.: Восточная литература, 2000. № 8. С. 73–75. См. также: Гольман М.И. Русско-монгольские отношения во второй половине XVII в. // Восток (Oriens). 2020. № 1. С. 60.
86
Материалы по истории русско-монгольских отношений. 1654–1685 / сост. Г.И. Слесарчук; отв. ред. Н.Ф. Демидова. М.: Восточная литература, 1996. № 163. С. 310. См. также: Слесарчук Г.И. О поездке тобольского сына боярского Ф.Е. Михалевского и подьячего Г. Шешукова в монгольские улусы // Слесарчук Г.И. Статьи разных лет. Улан-Батор: Б.и., 2013. С. 100.
87
Материалы по истории русско-монгольских отношений. 1685–1691. № 22. С. 108–109.
88
См.: Скрынникова Т.Д. Ламаистская церковь и государство. С. 25.
Однако стоит отметить, что русские дипломаты, столь много внимания уделившие статусу монгольских церковных иерархов, являлись современниками весьма влиятельных глав русской православной церкви – таких патриархов, как Филарет (1619–1633) и Никон (1652–1667), титуловавшихся не только патриархами, но и «великими государями». Есть основания полагать, что московские послы могли в известной степени проводить параллели между высшим духовенством Московского царства и современных ему монгольских государств, рассматривая деятельность буддийских церковных иерархов в тех же категориях, в каких действовали представители русского высшего православного духовенства. По-видимому, неслучайно вышеупомянутое отождествление И. Петлиным «кутуфты» с патриархом.
Также нельзя не упомянуть, что лишь после долгих лет дипломатических взаимоотношений московские посланцы осознали религиозную принадлежность монголов. Так, В.А. Тюменец в 1616 г. и Я.О. Тухачевский в 1635 г. стремились убедить Алтын-ханов «шертовать» «по своей мусульманской вере» «на куране» [Коране. – Р. П.] [89] , как и ряд последующих дипломатов. И лишь уже в 1670-е годы московские послы уже определенно сообщают о поклонении монголов «богом своим бурханом» [90] .
89
Русско-монгольские отношения 1607–1636. № 22. С. 64; № 103. С. 219.
90
Материалы по истории русско-монгольских отношений. 1654–1685. № 163. С. 312.
Налоги, сборы и повинности. С вопросами государственного управления тесно связана еще одна сфера правоотношений – налоговая система монголов. Впрочем, сразу следует подчеркнуть, что московские дипломаты освещают ее весьма скудно. В посольской отчетной документации чаще всего речь идет о дани, которую московские власти хотели бы (хотя бы чисто формально) получать с монгольских вассалов. Соответственно, эти сведения могут помочь сформировать представления, в какой форме могли собираться налоги и в самой Монголии. Так, вышеупомянутый посол к Алтын-хану В. Старков упоминает, что Даин-нойон направил в Москву дань в виде 50 соболей «в козицах», восьми бобровых шкур, двух шкур «барса да ирбиса», двух шкур росомахи [91] . Также есть упоминания, что в качестве дани направлялось серебро, которое специально закупалось для этой цели в Китае [92] .
91
Русско-монгольские отношения 1636–1654. № 28. С. 126.
92
Там же. № 102. С. 330, 332.
Есть сведения и о некоторых повинностях, которые несли монголы. Так, в статейном списке Ф.А. Головина упоминается, что монгольские вассалы китайских императоров должны были поставлять воинов для боевых действий империи Цин (в том числе и для нападений на русские пограничные крепости), к чему они, впрочем, были «зело склонны» [93] . Дипломаты, побывавшие у северных монгольских князей, сообщают, что ханы отряжали сопровождающих для них, что тоже можно рассматривать как своеобразную повинность [94] .
93
Русско-китайские отношения в XVII в. Т. II. С. 135.
94
Демидова Н.Ф., Мясников В.С. Первые русские дипломаты в Китае. С. 132; Русско-китайские отношения в XVII в. Т. II. С. 121; Русско-монгольские отношения 1636–1654. № 28. С. 130. См. также: Скачков П.Е. Ведомость о китайской земле // СНВ. География, этнография, история. 1961. Вып. II. С. 218.
Обращает на себя внимание отсутствие упоминаний московскими дипломатами почтовых станций, которые имели широкое распространение в Монголии в имперский период (XIII–XIV вв.), а также, как мы увидим ниже, и в период пребывания страны под маньчжурским владычеством, особенно в XIX – начале XX в. Судя по всему, к XVII в. в связи с феодальной раздробленностью почтовая система в Монголии исчезла, и правители не видели необходимости в ее восстановлении и поддержании.
Как следствие, не было никакой регламентации обеспечения проезжающих официальных лиц транспортом, продовольствием и проч., о чем постоянно упоминают в своих отчетах московские дипломаты – а ведь такое обеспечение еще со времен Монгольской империи было чрезвычайным сбором, взимавшимся с населения той местности, по которой проезжали послы. При этом степень обеспечения их лошадьми и кормами зависела либо от доброй воли принимавших их монгольских правителей, либо же от содержания привозимых ими посланий российских властей. Так, одни дипломаты выражают полное довольство получаемыми кормами во время поездки к монгольским правителям и пребывания в их ставках [95] . Другие же говорят, что их весьма скудно снабжали «кормом» [96] . В отдельных случаях причины недостаточного снабжения дипломатов продовольствием и транспортом оговариваются специально. Например, когда Алтын-хан Омбо-Эрдэни убедился, что посол В. Старков и его спутники не намерены отходить от жестких инструкций, данных им московскими властями, он существенно урезал количество продовольствия, предоставлявшегося им [97] .
95
Русско-монгольские отношения 1607–1636. № 22. С. 64; № 26. С. 70; Русско-монгольские отношения 1636–1654. № 57. С. 228; Материалы по истории русско-монгольских отношений. 1654–1685. № 25. С. 74; № 37. С. 89; № 48. С. 108.
96
Русско-монгольские отношения 1636–1654. № 28. С. 105; Материалы по истории русско-монгольских отношений. 1654–1685. № 118. С. 233. См. также: Филиппов В.М. Новые данные о посольстве Сеиткула Аблина // Советское китаеведение. 1958. № 2. С. 139.
97
Русско-монгольские отношения 1636–1654. № 28. С. 120; см. также: Шастина Н.П. Алтын-ханы Западной Монголии в конце XVII в. // Советское востоковедение. 1949. Вып. 6. С. 387.
Послы же, проезжавшие через Монголию в Китай, как правило, жалуются на практически полное отсутствие продовольственного и транспортного обеспечения. И. Петлин после своей поездки в Монголию и Китай даже направил специальную челобитную царю Михаилу Федоровичу, прося «пожалования» за то, что во время путешествия он и его спутники «и голод, и нужу терпели, и всякой скором ели» [98] . Ф. Байков тоже жалуется, что монгольские провожатые не только не предоставляли им лошадей, верблюдов и корма, но и даже запрещали послам покупать их в попутных монгольских стойбищах [99] . Н. Спафарий пишет о необходимости покупать лошадей и верблюдов у местных тайшей, что приходилось делать довольно часто, поскольку монголы нередко воровали у них скот по пути следования [100] . Спутники Ф.А. Головина, направленные к Тушету-хану, сообщали, что он им провожатых дал, «а в подводах де и в кормах отказали» [101] . По всей видимости, монгольские правители не считали себя обязанными как-то обеспечивать иностранных дипломатов, которые всего лишь «транзитом» следовали через Монголию в другое государство.
98
См.: Мясников В.С. Новые документы о поездке в Китай Ивана Петлина // Советское китаеведение. 1958. № 1. С. 150.
99
Демидова Н.Ф., Мясников В.С. Первые русские дипломаты в Китае. С. 132.
100
Путешествие чрез Сибирь… С. 131, 135.
101
Русско-китайские отношения в XVII в. Т. II. С. 121.
В контексте особенностей налоговой системы следует сказать несколько слов и о государственном регулировании торговых отношений в Северо-Восточной Монголии. На основе сообщений русских дипломатов можно сделать вывод, что торговля в монгольских ханствах в этот период развивалась довольно стихийно и фактически никак не регулировалась. В посольской документации есть краткие упоминания о том, что китайские власти не пускали монголов для торговли дальше своих пограничных городов, сами брали от них скот и меха, в обмен предоставляя серебро, а также ткани – камку, кумач, бязь, атлас [102] . Неразвитость торговли в Монголии в XVII в. подчеркивается также отсутствием каких-либо упоминаний московскими дипломатами (в том числе и ездившими в Монголию и Китай с торговыми целями) о системе торговых сборов или чиновниках, контролирующих сделки.
102
Русско-монгольские отношения 1607–1636. № 27. С. 88; Русско-монгольские отношения 1636–1654. № 28. С. 119.
Семейно-правовые и наследственные отношения. Статус монгольских женщин. Находясь под строгим надзором монгольских чиновников, московские дипломаты практически не имели возможности ознакомиться с повседневной жизнью монголов и, соответственно, особенностями их семейных отношений. Тем не менее в их записках встречаются небезынтересные сведения, в частности, о статусе монгольских женщин.
В первую очередь речь идет о распространенной среди тюрко-монгольских кочевников традиции участия представительниц знати в политической жизни и наличии у них собственных улусов. При этом не только жены, но и матери ханов участвовали в дипломатических отношениях. Так, Алтын хан Омбо-Эрдэни в 1635 г. принимал посольство Я.О. Тухачевского в улусе своей матери, у которой они и оставались в ожидании его ответа [103] . Когда Б.К. Карташев посетил с дипломатической миссией вышеупомянутого Даин-Мерген-ланзу, к нему прибыли чиновники матери Алтын-хана «Чечен-катуны» (Сэчен-хатун) для ведения переговоров, так же активно она взаимодействовала и с посольством С.И. Неверова [104] .
103
Русско-монгольские отношения 1607–1636. № 102. С. 206; № 103. С. 218.
104
Русско-монгольские отношения 1636–1654. № 8. С. 59; № 29. С. 145.
Представительницы правящего рода не только владели собственными улусами, но и время от времени, как и в период Монгольской империи, принимали на себя бразды правления тем или иным владением – вплоть до ханского аймака. Так, толмач Панфил Семенов, отправленный в качестве посла к Сэчен-хану Шолою (1630–1649), прибыл в его владения, когда хан уже скончался, и все переговоры с русским дипломатом вела его вдова «Тайка» (Ахай-хатун) вместе со своим зятем Турукай-«табуном» [105] . Сын боярский Игнатий Михайлович Милованов по итогам поездки в урочище Керулен в 1690 г. сообщал, что ранее здесь «кочевала мунгальская баба Далай-катуня, а после де ее кочевал в тех урочищах ее сын Ахай Дайчин» [106] , т. е. даже при наличии наследника мужского пола его мать являлась полноправной правительницей.
105
Там же. №. 111. С. 348.
106
Материалы по истории русско-монгольских отношений. 1685–1691. № 106. С. 273.