Государство, или Дневник проигравшего
Шрифт:
Глаз замыливался – разбитые вагоны, оторванные сиденья. Ни чем не примечательная картина. Она была здесь повсюду. Крошево из стекла, с частями букв «Не прикасаться», заклинившие двери, иногда их удавалось открыть, а иногда и нет.
Тогда приходилось выбираться наружу и разными путями проникать в следующий вагон. Один за другим они были пустые – пустой, пустой, и снова ничего. В некоторые он даже не влазил, а просто осматривал сквозь оконные проемы. Осмотрев все вагоны, добрался до кабины машиниста и приготовился увидеть привычную картину, но она оказалась абсолютно пуста. Никого.
Только
Часы, нацепленные поверх рукава и должным образом заведенные, а именно – до щелчка, показали, что в поисках он провел более трех часов. Он даже приложил их к уху, чтобы услышать звуки тиканья. Хронометр отщелкивал секунды, и этот звук казался до того приятным и родным. Вылазка не принесла результатов, и обратно в импровизированный лагерь Павел шел неудовлетворенным и понурым. В глазах рябило от однообразия, а приступы голода заявляли о себе все сильнее. Пробравшись в щель, он быстро развел костер и, свернувшись в позу эмбриона, попытался заснуть. Физическая разбитость и накатившая усталость одолели желание поесть.
Снова утро. Крепко зажмурил глаза, открыл их и моргнул еще несколько раз, чтобы снять пелену и муть – глаза сфокусировались. Обшарил взглядом периметр, пересек его по диагонали – и не нашел за что можно зацепиться – конечной точки не было. Потолок утопал во тьме. Попытался представить район Москвы, под которым он мог бы сейчас находиться, но не удалось.
Он так много проехал и прошел в неизвестном направлении, что сказать даже навскидку, что над ним было не мог. Может нефтеперерабатывающий завод в «К», а может и Кремль или одна из сталинских высоток. Из тех, что стоят не у реки. Тут большой водой и не пахло. На этой мысли захотелось пить. Насчет высоток и исторического центра он кажется – переборщил. Единственное, что смог представить так это солнце, дерево, у корней которого стоял мелкий белый с рыжими пятнами ризеншнауцер и зажмурившись от удовольствия – ссал, брызгая во все стороны. Псу хотелось позавидовать.
Слева, наверху, раздался шорох, от которого сердце забилась раз в сто сильнее. Павел испугался. Здесь в кромешной тишине – звук мог быть предвестником самых разных событий с разным концом. Может быть это одна из тех жирных неизвестно на чем отъевшихся крыс из метро. Чудовищных размеров, о которых писали на заре эпохи диггерства – первопроходцы, исследователи коммунальных глубин.
Им, как и всем людям, впрочем, видимо, было свойственно гиперболизировать и героизировать стометровый поход по канализации.
Метро притягивало. И в разное время в подземке обнаруживали крыс – мутантов, крокодилов, пираний, огромных тропических сороконожек, многометровых змей и всякую другую нечисть. Все рассказы были написаны с чьих – то слов. Самих очевидцев, описываемых событий почему – то никогда не находилось. И те, кто своими глазами видел всех этих тварей – пропадали в безвестности.
Сейчас вся эта писанина совсем не казалась фантастикой и выдумкой. В следующий момент он в полной тишине даже услышал дыхание – сопение и звуки, как будто кто – то не сильно царапал железную обшивку.
Поблизости от него кто-то находился, скорее всего, животное и, возможно, оно даже рассматривало его самым нахальным образом. Очень не хотелось быть чьей – то добычей, но расклад сил, а что стояло за неизвестностью, было неизвестно – был именно таким.
Медленно, чтобы никто не заметил, он повернул сначала глаза, а потом и голову – влево. Ничего. На уровне глаз ничего не было, а сопение все более отчетливое размеренно раздавалось сверху. Неужели нечто гигантское? Он задрал подбородок, и сильно сморщив лоб, вывернув глазные яблоки, через него глянул наверх. Медленно выдохнул сквозь губы, сложенные трубочкой.
Метрах в восьми от него на краю перевернутого вагона, который стеной лежал напротив его стоянки сидела птица с отвратительно плоской рожей и скалила мелкие острые зубы.
Клюва на морде не было, и вместо перьев ее покрывали жесткие черные волосы, в которых утопали бусинки глаз. Птица передернула правым кожистым крылом – летучая мышь.
В следующий момент в нее полетел какой – то кусок железа, который он нащупал рукой. Кинув, он резко поднялся и не смотря на заметное головокружение побежал в сторону мяса.
Снаряд, который он метнул благополучно пролетел мимо и через пару секунд где-то через два поезда раздался звук бьющегося стекла. Мышь взлетела, кувыркнулась в воздухе, перевернулась и полетела. Он бежал следом. Недолго.
Решения за него принимал инстинкт охотника. На бегу нашел самое высокое место, им оказались несколько машин, упавших четко друг на друга, вмиг забрался на гору металлолома, чтобы узнать, куда проследует неприятная птица.
Летучая мышь ничуть его не испугавшись, медленно, покачиваясь в воздухе, летела между столбами. Пару раз она исчезала, и он уже отчаивался вновь ее увидеть, но снова появлялась.
Он наблюдал за ней до тех пор, пока крылатый зверек не долетел до стены, юркнул в темноту, провалился словно в трещину и исчез. Оставалось надеяться, что там у нее гнездо и сородичи. Много сородичей, целая стая – есть хотелось ужасно.
Запомнил направление полета и вернулся в лагерь – планировать поход на охоту. Теперь чувство голода – бодрило. Выдвинуться решил сегодня же. До завтра можно было не дотянуть. Полчаса на сборы. На сборы в прямом смысле. Он с дотошностью золотоискателя обшаривал местность, выискивая и собирая в сумку мелкие детали – болты и гайки, железные обломки, иногда попадались куски камня.
Набрав десятка три предметов для метания быстро пошел между вагонами по направлению, по которому летела мышь. По пути исправлял ломаную траекторию полета в прямую линию и твердо двигался к заданной точке.
10
Он уже достаточно ловко научился передвигаться по хламу. Ноги не застревали и не вязли в мусоре. Порой ему казалось, что он идет по болоту, а места куда ступала его нога – это спасительные кочки – твердыня, встав на которую можно было не опасаться за свою жизнь.