Государство Печали
Шрифт:
— Я сказал, уйдите, — нотка стали вернулась в голос Харуна, Бальтазар опустил голову. — Все вы, — он посмотрел на них, взгляд миновал его дочь. Печаль старалась не замечать боль в груди от этого.
— Я не уверен… — начал Веспус.
— Все хорошо, — сказал Мэл. Он кивнул риллянину, Веспус отошел. Он посмотрел на Харуна. — Почему бы нам не поесть вместе? Мы сможем при этом поговорить, вдвоем. Я бы… был рад.
Немного напряжения пропало.
— Отличное предложение, — голос Харуна был сдавлен. — Мы поедим здесь… если не против, — добавил он.
— Не против, —
— Отлично, — сказал Харун. И улыбнулся.
Вид был жутким, его тонкие потрескавшиеся губы растянулись, показывая зубы, за которыми годами не ухаживали. Он выглядел как безумец, страшно скалился, но что-то в Печали открылось, какая-то черная дыра или пещера, одинокое темнее место, где она была всегда. Харун улыбался Мэлу. Она была в стороне. Она всегда была в стороне.
— Где Расмус? — спросил Веспус, имя привлекло ее внимание. — Я бы поел с ним.
Печаль смотрела вниз, Шарон ответил:
— Расмус покинул Раннон. Он отказался от своей должности прошлой ночью.
— Почему? — с подозрением спросил Веспус.
— Он сам расскажет, — ответил Шарон. — Он предложил уйти, я принял.
— Идем, — Иррис шепнула Печали, потянув ее, пока Веспус спрашивал у Шарона, что именно сказал его сын, и куда ушел. — Поедим у меня в комнате. Отец присоединится, — она повела Печаль мимо Йеденвата и ее отца. Мэл улыбнулся ей, когда она проходила, но она этим не ответила. Она отвернулась от него и ушла, словно это было ее решение — покинуть зал.
Харун и Мэл были закрыты часами. Завтрак, обед, а потом наступил ужин, а Мэл все еще был в зале совета с Харуном. К ее удивлению, Шарон сказал Печали, что ничего не поделать, а она могла пока быть в большей части замка. Скрывшись за высокими стенами, Печаль и Иррис почти весь день бродили по садам и ярким зеленым лугам, указывая на цветы, не говоря о Мэле, Харуне Расмусе или том, что происходило в замке, пока они гуляли.
Они сидели на краю фонтана, раскачивали ногами в холодной воде, отгоняя мошек. Они притянули к себе ветви и срывали плоды с деревьев, вытирали липкие пальцы о юбки. Солнце достигло зенита, Шевела принесла им сладкий лед на палочках, и они посасывали его, пока отдыхали в тени деревьев, глядя на бесконечное голубое небо. Сад был домом для красно-зеленых птиц с изогнутым клювом, и они поразились, когда одна такая села на землю в паре футов от них и с любопытством смотрела на девушек. Печаль посвистела ей, и птица ответила тем же свистом, к радости для нее и Иррис.
Это было чудом, но это была иллюзия, и каждый раз, когда Печаль замечала за ветвями замок, он омрачал день; она вспоминала все случившееся и происходящее там. Скоро чары рассеялись, и они пришли обратно, узнали, что Харун и Мэл еще не выходили и никого не впускали.
Так вышло, что все в замке собрались за ужином вместе. Шарон. Бейрам и Тува сидели с Печалью и Иррис за длинным банкетным столом, а Бальтазар, Каспира и Самад были за другим столом — напротив них. Печаль ощутила укол злорадства, видя раздражение Веспуса, не знающего, чем заняты ее отец и юноша. Он сидел с Афорой и Мелакисом на дальнем конце ее стола, они тихо говорили на риллянском, но Печаль замечала, что каждый раз, когда двери открывались, Веспус садился прямее и сжимался, когда входил слуга с хлебом или водой.
Темнело, слуги пришли в зал, включили газовые лампы на стенах, зажигали свечи, чтобы отогнать насекомых. Все задержались, и все было потому, что если один уйдет, он узнает последним, кто узнает, изменилось ли что-то. Шарон был один за столом, хмуро листал бумаги, что-то записывал. Бейрам и Тува нашли где-то старую колоду карт и пытались играть, но никто не помнил правила, и люди тихо ворчали, когда что-то было не так.
Афора и Веспус стояли в тишине в дальней части комнаты, придерживали штору и, казалось, смотрели на ночь, пока Мелакис сидел один.
Бальтазар и его товарищи готовились идти спать, вызвали слугу, чтобы им принесли графин вина и бокалы. Он поглядывал на Печаль, сидя у окон, не скрывая гнев, а потом поворачивался к остальным и ворчал, заставлял их тоже посмотреть на нее.
— Уши не горят? — спросила у нее Иррис, помахивая на себя веером из салфетки. — Мои горят, хотя они точно говорят не обо мне.
— Я не ожидала Бальтазара здесь.
— Как и мы. Я думала, после смерти Алиссы он вернется домой горевать.
— Кто ему сказал? — спросила Печаль.
— Не могу сказать, — пожала плечами Иррис.
— Это должна была сообщить я или твой отец. Мне нужно принести соболезнования, — сказала Печаль.
— Это не лучшая идея, — предупредила Иррис. — Он все обрушит на тебя.
— Не важно. Я была там. И я… должна была сделать это раньше.
Она встала, прошла к столу, и все повернулись к ней с хищным блеском в глазах. Печаль заметила, что все притихли, Шарон не царапал ручкой и не шуршал бумагами. Она глубоко вдохнула.
— Сенатор Бальтазар, мои соболезнования в связи с утратой вами жены. Прошу, дайте знать, если я могу чем-то помочь.
Сенатор уставился на нее.
Все вдохнули, за секунды оливковая кожа Бальтазара потемнела, он прищурился. Он оскалил зубы, и Печаль приготовилась.
Но буря пришла с другой стороны.
Бальтазар не успел ничего сказать, двери столовой распахнулись. В центре стояли Харун и Мэл, держали друг друга за плечи, сияя одинаковыми улыбками.
Печаль и Бальтазара все забыли при виде двух мужчин вместе.
Харун словно переродился, он стоял выше, горделивее, глаза были ясными. Кто-то подстриг его бакенбарды, исправил неровную бороду, его волосы сияли маслом. Тени под его глазами пропали, кожа казалась не такой тусклой.
Но от его одежды сердце Печали замерло и затрепетало в груди.
Харун был в голубой тунике и синих штанах, золотые цепи висели на его шее. Мэл рядом с ним был в бирюзовом с красным узором. Яркость цветов ранила глаза Печали, как и остальным, все моргали и смотрели на пару краем глаз.
— Несите вино, — сказал Харун ясным сильным голосом. — Открывайте шторы и двери. Мой сын вернулся.
16
Много счастья
<