Готические истории
Шрифт:
– Скегг говорил мне, что ты более образованна, чем требует твое положение, Мария. Мне казалось, хорошее образование ставит человека выше всяких глупых выдумок о пустых комнатах.
– О, молю вас, сэр, не думайте, что дело в недостатке образования. Отец так старался, он не пожалел денег, чтобы дать мне хорошее образование, о котором дочь торговца не могла и мечтать. А еще он был религиозен, сэр. Он не верил… – тут она умолкла, сдерживая дрожь, – что духи умерших, могут являться живым – если только речь не шла о стародавних временах, когда призрак Самуила явился к царю Саулу. Отец никогда не забивал мне голову глупостями, сэр. Я и не думала бояться, когда первый раз ложилась
– Тогда что же?
– Но в первую же ночь, – задыхаясь, продолжала девушка, – я во сне почувствовала тяжесть, как будто мне на грудь давил какой-то груз. Это был не кошмар, а чувство беспокойства, которое преследовало меня во сне; и прямо на рассвете – светать начинает чуть позднее шести – я вдруг проснулась, по моему лицу лился холодный пот, и я ясно ощущала присутствие в комнате чего-то ужасного.
– Что значит «чего-то ужасного»? Ты что-то видела?
– Не много, сэр, но и от этого у меня кровь застыла в жилах – я поняла, что именно оно преследовало меня во сне и давило мне на грудь. В углу, между камином и гардеробом, я увидела тень – смутную, бесформенную тень…
– …полагаю, отброшенную гардеробом.
– Нет, сэр, я видела тень от гардероба, отчетливую и резкую, как будто нарисованную на стене. Но эта тень в углу – странная, бесформенная масса… а если у нее и были очертания, то они казались…
– Чем? – с нетерпением спросил Майкл.
– Очертаниями мертвого тела, висящего у стены!
Майкл Бэском странно побледнел, но изобразил совершенное недоверие.
– Бедное дитя, – мягко начал он, – ты так настрадалась из-за отца, что твои нервы ослабли, и в голову набились всякие выдумки. Тень в углу, ну и ну; на рассвете каждый угол полон теней. Если мое старое пальто набросить на стул, из него выйдет привидение ничуть не хуже.
– О, сэр, я старалась думать, что это игра воображения, но каждую ночь чувствовала ту же тяжесть и каждое утро видела ту же тень.
– Но, когда делается совсем светло, ты же видишь, из чего эта тень состоит?
– Нет, сэр, тень исчезает прежде, чем в комнате делается светло.
– Конечно, как и все тени. Ну же, выбрось эти глупости из головы, иначе никогда не сможешь как следует работать. Мне нетрудно было бы поговорить с миссис Скегг и велеть ей дать тебе другую комнату, реши я потворствовать твоей глупости, но это было бы худшим, что я мог бы для тебя сделать. Кроме того, миссис Скегг говорила мне, что все остальные комнаты на том этаже очень сырые, и, без сомнения, если бы она переселила тебя в одну из них, ты обнаружила бы в другом углу другую тень, а в придачу нажила бы ревматизм. Нет, милое дитя, ты должна попытаться доказать, что достойна своего образования.
– Сделаю все, что в моих силах, сэр, – смиренно ответила Мария, делая реверанс.
Мария вернулась на кухню в глубоком унынии. Тоскливо ей жилось в Уайлдхит-Грэйндж: днем тоскливо, а ночью ужасно, поскольку неясная тяжесть и бесформенная тень, показавшиеся таким пустяком пожилому ученому, пугали ее неизъяснимо. Никто не говорил ей, что это дом с привидениями, и все же она ходила по гулким коридорам, окутанная облаком страха. Дэниел Скегг и его жена совсем ее не жалели. Эти две праведные души решили, что должны оберегать репутацию дома в глазах Марии. Ей, как приезжей, поместье должно казаться безупречным жилищем, неоскверненным серным духом из преисподней. Старательная, послушная Мария стала неотъемлемой частью существования миссис Скегг. Ее нашли, и ее нужно удержать. Любые сверхъестественные выдумки должны быть решительно пресечены.
– Привидения, ну и ну! – воскликнул добродушный Скегг. – Читай Библию, Мария, и больше никаких разговоров о привидениях.
– В Библии есть привидения, – сказала Мария, содрогнувшись при воспоминании о некоторых ужасающих местах в Священном Писании, которое она так хорошо знала.
– Ну, там-то они на своем месте, а не то их бы там и не было б, – возразила миссис Скегг. – Уж надеюсь, что ты, Мария, в свои-то годы, не станешь придираться к Библии.
Мария тихо села в свой угол рядом с очагом и стала листать страницы Библии своего покойного отца, пока не дошла до глав, которые оба любили больше всего и чаще всего читали вдвоем. Ее отец был простодушным, прямым человеком, ярмутским столяром, исполненным стремления к добру, обладавшим каким-то природным благородством и безотчетной религиозностью. Он и оставшаяся без матери Мария жили вдвоем в опрятном домике, который она еще ребенком научилась ценить и украшать. Они любили друг друга почти романтической любовью, у них были общие вкусы, общие идеи. Для счастья им нужно было очень немного. Но неумолимая смерть разлучила отца и дочь – острая, внезапная разлука, как удар землетрясения, мгновенно породила опустошение, горе и отчаяние.
Эта буря согнула хрупкую Марию. Она пережила потрясение, которое могло бы сломить и более сильную натуру. Ее поддерживали глубокие религиозные убеждения и вера в то, что эта жестокая разлука не продлится вечно. Мария принимала жизнь, ее лишения и тяготы, с кротким терпением – благороднейшей формой мужества.
Майкл Бэском сказал себе, что глупую фантазию служанки о выделенной ей комнате не стоит принимать всерьез. Однако мысль об этом все же поселилась в его голове, раздражая и отвлекая от трудов. Точные науки требуют от мозга работы в полную силу, требуют предельного внимания, и как-то вечером Майкл осознал, что лишь частично сосредоточен на работе. Бледное лицо девушки, ее дрожащий голос вырывались на авансцену его сознания.
Майкл с досадливым вздохом закрыл книгу, подкатил большое кресло к камину и предался размышлениям. Бесполезно заниматься исследованиями, когда ум неспокоен. Стоял унылый серый вечер раннего ноября, лампа для чтения уже горела, но ставни еще не были закрыты, а шторы не были задернуты. Майкл видел свинцовое небо за окном, верхушки елей, раскачиваемые яростным ветром. Он слышал, как сильный ледяной вихрь свистит между фронтонами, прежде чем помчаться к морю с диким воем, напоминавшим боевой клич. Майкл Бэском вздрогнул и придвинулся к огню.
«Все это ребяческий, глупый вздор, – сказал он себе, – но все же странно, что она вообразила себе эту тень, ведь говорят, что именно в той комнате Энтони Бэском покончил с собой. Я узнал об этом еще мальчиком от старого слуги, чья мать была экономкой в большом доме во времена Энтони. Я ничего не слышал о том, как он умер, бедняга то ли отравился, то ли застрелился, то ли перерезал себе глотку, но случилось это именно в той комнате. Старый Скегг тоже об этом знает. Я понял это по его тону, когда он говорил мне, что девушка будет спать там.»
Так Майкл сидел, пока серость вечера за окном кабинета не сменилась чернотой ночи, а боевой клич ветра не затих, превратившись в слабый ропот. Он сидел и смотрел на огонь, мысленно возвращаясь в прошлое, к преданиям, которые слышал мальчиком.
То была печальная, глупая история его двоюродного деда, Энтони Бэскома, грустная история о растраченном впустую состоянии и прожитой впустую жизни. Бурные годы учебы Кембридже, скаковые лошади в Ньюмаркете, безрассудная женитьба, разгульная жизнь в Лондоне, сбежавшая жена, имение, конфискованное ростовщиками-евреями, а затем – роковой конец.