Говардс-Энд
Шрифт:
Тибби согласился поучаствовать в беседе. У него тоже было множество дел — он как раз собирался получить стипендию для обучения в Оксфорде. Студенты разъехались, так что кандидатов разместили в различных колледжах и кормили в университетской столовой. Тибби умел чувствовать красоту, и к тому же это был новый для него опыт, поэтому он описал свое тамошнее пребывание самыми яркими красками. Величественный древний университет, весь пропитанный богатством западных стран, которым он служил тысячу лет, сразу же понравился мальчику: это было то, что он мог понять, и он понял его еще лучше, потому что университет был пуст. Оксфорд — это… Оксфорд, а не просто помещения для пребывания в нем юношей, как Кембридж. Возможно, Оксфорд требует, чтобы обитатели любили его, а не друг друга. Во всяком случае, именно это почувствовал Тибби. Сестры отправили его туда,
Маргарет с удовольствием слушала, как разговаривают сестра и брат. Обычно они не слишком ладили. Некоторое время она следила за их беседой, чувствуя себя благодушной пожилой дамой. Потом, что-то вспомнив, вмешалась в разговор:
— Хелен, я говорила тебе о бедняжке миссис Уилкокс, об этой печальной истории?
— Да.
— Я получила письмо от ее сына. Он разбирался с наследством и спрашивал меня, не собиралась ли его матушка что-нибудь мне оставить. По-моему, это было очень мило с его стороны, если учесть, что мы так недолго были с ней знакомы. Я сказала, что однажды она собиралась сделать мне рождественский подарок, но потом мы обе об этом забыли.
— Надеюсь, Чарльз понял намек.
— Да, то есть ее муж написал мне позже: поблагодарил за то, что я была к ней добра, и подарил ее серебряный флакон для нюхательной соли. Тебе не кажется, что он был слишком щедр? Мне его поступок очень понравился. Он надеется, что наше знакомство на этом не закончится, что мы с тобой как-нибудь приедем навестить Иви. Мне нравится мистер Уилкокс. Он вновь принялся за работу — что-то связанное с резиной, какой-то крупный бизнес. Кажется, он открывает новое предприятие. Чарльз в нем тоже участвует. Чарльз женат — хорошенькое милое создание, но, кажется, не слишком умна. Они снимали квартиру, но сейчас переехали в собственный дом.
Выдержав приличествующую паузу, Хелен продолжила рассказ о Штеттине. Как быстро меняется ситуация! В июне случился кризис, даже в ноябре она еще краснела и смущалась, а теперь, в январе, вся ее любовь совершенно забылась. Оглядываясь на прошедшие полгода, Маргарет осознавала хаотическую природу нашей обычной жизни и ее отличие от той упорядоченной последовательности, которую сочиняют историки. Реальная жизнь полна ложных подсказок и указаний, которые ни к чему не ведут. Бесконечными усилиями и переживаниями мы подталкиваем себя к решающему моменту, который так и не наступает. Самая успешная карьера демонстрирует столько потраченных сил, что ими можно было бы сдвинуть горы, а самая неудачная бывает не у того, кто в нужный момент оказался неготовым, а у того, кто подготовился, но никому не понадобился. О трагедиях такого рода наша национальная мораль, как и положено, молчит. Предполагается, что готовность к борьбе с опасностями сама по себе благо и что люди, как и нации, делаются лучше, если идут по жизни во всеоружии. Трагедия такой готовности почти не исследовалась, разве только греками. Жизнь и вправду опасна, но не так, как нас хочет в этом уверить наша мораль. Жизнь и впрямь неуправляема, но сущность ее не в борьбе. Она неуправляема, потому что представляет собою роман и сущность ее — романтическая красота. И Маргарет надеялась, что в будущем станет не более, а менее осторожной, чем в прошлом.
13
Прошло более двух лет. Семейство Шлегелей продолжало вести жизнь с непринужденностью людей культурных, но отнюдь не плебеев, все так же ловко плавая в серых лондонских волнах. Мелькали концерты и пьесы, деньги тратились и появлялись снова, репутации зарабатывались и утрачивались, и сам город, символ их жизни, вздымался и падал вниз в постоянном потоке, а раскинувшееся широко мелководье омывало холмы Суррея и поля Хартфордшира. Поднялось знаменитое здание, но оно было обречено. Сегодня преобразился Уайтхолл: завтра он станет поворотом Риджент-стрит. От месяца к месяцу на улицах все сильнее пахло бензином, их все труднее становилось переходить, люди едва могли расслышать друг друга, они вдыхали все меньше кислорода, видели меньше неба. Природа отступила: в середине лета опадали листья, мутное солнце красиво светило сквозь прокопченный воздух.
Ругать Лондон уже немодно. Земля как предмет художественного культа ушла в прошлое, и литература ближайшего будущего скорее всего
Лондонцы редко понимают свой город, пока тот не сорвет их с якоря, вот и глаза Маргарет открылись только тогда, когда истек срок аренды дома на Уикем-плейс. Она всегда знала, что рано или поздно аренда закончится, но по-настоящему поняла происходящее только за девять месяцев до этого срока. Неожиданно дом стал вызывать у нее особые чувства. Он был свидетелем стольких счастливых дней. Почему ему суждено исчезнуть? Впервые она заметила поспешно возведенные дома на улицах города и услышала торопливую речь его жителей — обрезанные слова, рваные фразы, краткие выражения одобрения или недовольства. С каждым месяцем все вокруг становилось чуть энергичнее, но для чего? Население росло, но что за люди рождались? Тот миллионер, которому принадлежал Уикем-плейс, возжелал построить на его месте вавилонские апартаменты, но какое он имел право бередить столь большой кусок подрагивающего желе? Он не был глупцом — Маргарет слышала, как он разоблачал социализм, — но истинное понимание начиналось там, где заканчивался его интеллект, и казалось, что таково положение дел с большинством миллионеров. Какое право имеют эти люди?.. Но Маргарет заставила себя остановиться. Так и с ума сойти не долго. Слава Богу, у нее тоже есть деньги и она может купить новый дом.
Тибби, который теперь учился на втором курсе в Оксфорде, приехал на пасхальные каникулы домой, и Маргарет решила использовать эту возможность для серьезного разговора. Имеет ли брат какое-нибудь представление, где ему хотелось бы жить? Тибби никакого представления не имел. Знает ли он вообще, что будет делать дальше? Но и в этом он не был уверен, однако, когда Маргарет начала настаивать, заметил, что предпочел бы вовсе не иметь никакой профессии. Нельзя сказать, что Маргарет была потрясена, но, прежде чем ответить, некоторое время шила молча.
— Я вспомнила мистера Вайза. Он ведь никогда не кажется особенно счастливым.
— Не-е-ет, — подтвердил Тибби, и его открытый рот начал как-то странно подрагивать, словно он тоже вспомнил мистера Вайза, рассмотрел его со всех сторон, заглянул ему внутрь, взвесил все «за» и «против», записал его в определенный тип и, наконец, сбросил со счетов как личность, не имеющую отношения к предмету разговора. Такое блеяние Тибби приводило Хелен в ярость. Но сейчас Хелен была в столовой внизу, где готовила речь о политической экономии, и временами ее разглагольствования пробивались сквозь доски пола.
— Мистер Вайз несчастный и измученный человек, ты согласен? Потом, есть еще Гай. Ему тоже не позавидуешь. Кроме того, — Маргарет перешла к обобщениям, — всегда лучше иметь постоянную работу.
Стон.
— Я буду придерживаться этого мнения, — продолжала она, улыбнувшись. — Говорю это не для того, чтобы тебя поучать. Просто я действительно так думаю. Мне кажется, в последнее столетие мужчины воспитали в себе желание работать. И не надо его подавлять. Это новое чувство. Оно сопровождается многими дурными вещами, но само по себе оно хорошо, и надеюсь, что и для женщин в скором времени не работать будет так же постыдно, как в прошлом веке не выйти замуж.