Говори мне о любви

Иден Дороти

– Я больше никогда не возьму бусы, бабушка.

– Надеюсь, что не возьмешь.

– Я сама не знаю, почему совершаю плохие поступки.

– Потому что ты хочешь, чтобы я замечала тебя. Это сказал тот старый болван. Хорошо, я постараюсь чаще обращать на тебя внимание. Мы должны как можно лучше выбраться из этого положения.

– Почему вы не хотите отправить меня обратно? – отважилась спросить Анна.

– Потому что не желаю, чтобы кто-нибудь говорил мне, что надо делать с внучкой Уильяма. Вот почему. Даже твоя всезнающая тетя Флоренс. Здесь пока командую я, и если я сказала, что ты останешься, то ты останешься. Прикрой пледом ноги и перестань делать такой обиженный вид, не будь ледышкой,

как восточный ветер. Я полагаю, что должна теперь уделять тебе больше времени. Мы можем начать ходить на русский балет, когда он снова приедет в Лондон. Твой отец любил балет.

– Он любил?

– Разве мать не говорила тебе? Она там и встретилась с ним. Он не был человеком балетной труппы, но Дези говорила, что был. Он восхищался Анной Павловой. Тебя назвали в ее честь.

– Правда?

– Это не такая уж редкость. Многих людей называют в честь кого-нибудь. Она была знаменитостью, но это не значит, что ты будешь, как она. Твои ноги в ссадинах и не выглядят очень артистичными, понимаешь? Возможно, у тебя есть музыкальные способности. Уроки музыки могут быть подходящим занятием для тебя.

– Почему?

– Потому что все женщины из рода Овертонов учились играть на рояле. Твоя двоюродная бабушка Каролина и пела хорошо. Этот семейный талант может передаваться по наследству. Почему ты косишься на меня?

Анна поспешно смягчила свой дикий свирепый взгляд.

– Я… я не думала даже, что я часть семьи.

– Конечно, ты часть нашей семьи, – сердито сказала бабушка, – не думаешь же ты, что появилась на свет и не принадлежишь никому? Ты одна из Овертонов и будешь себя вести, как они. Ты не должна позорить фамилию. Хватит с нас Эдвина.

– Да, бабушка, – сказала Анна кротко, возможно, первый раз в жизни.

Глава 29

Так Беатрис приняла на себя обязательство. Анна осталась. Дом наполнился звуками более чем простых музыкальных упражнений. Так свершился родовой ритуал рождения сообщества, удовольствие от театра, поездок в разные места.

Один член сообщества – старый, утомленный и постоянно испытывающий боль утраты. Другой – чужестранец, прибывший к совсем другим людям, чем он сам, и думавший о чем-то другом, не о тяжелой утрате, замкнутый и беспокойный ребенок в том возрасте, когда дети совершенно невыносимы, и до смерти Уильяма чувствующий себя страшно одиноким.

– Вы оставили ребенка, мадам? – спросила Хокенс, позволявшая себе некоторую фамильярность после сорока лет службы.

Беатрис всегда была уверена, что Хокенс знала правду о рождении Дези, поскольку разделяла холодное недружелюбие Беатрис к этой красивой, тщеславной и самоуверенной девочке. Но Анна, ненужная и отторгнутая, – совсем другое дело. Проявлять доброту к брошенному ребенку – признак порядочности.

– Кажется, она начала новую жизнь, вы согласны, мадам? Я имею в виду уроки музыки. У нее талант.

– О да! Такого рода дети обычно талантливы. Если талант вовремя обнаружить. К счастью, она не настолько продвинулась, чтобы играть Шопена.

– Шопена, мадам?

У Беатрис нечаянно вырвалась эта непродуманная реплика, ее пронзила острая боль воспоминаний о грустных балладах Шопена, звучавших осенними вечерами. И она еще услышит их…

– Это исполнитель и композитор, обладавший удивительно виртуозным мастерством.

Они ощутили великий триумф, когда избавились от инспектора полиции, наблюдавшего за малолетними преступниками, после года хорошего поведения Анны Овертон. (Эту чужую фамилию Павлов отбросили. Беатрис была уверена, что Уильям одобрил бы ее, несмотря на то что смотрел на Анну как на нежеланного гостя.)

Главным событием года был вечер в театре на русском балете, когда Анна, сидя на кончике стула и подавшись вперед костлявыми плечами, буквально не отрывала глаз от последней великолепной сцены, пока не опустился занавес.

Она ничего не говорила по дороге домой, но, когда они вышли из «даймлера», схватила руку Беатрис и резко похлопала по ней, вызвав пронзительную боль в бедре Беатрис.

– Бабушка, благодарю вас! Благодарю вас!

Это было ее первым спонтанным порывом с того момента, как она приехала в Овертон Хауз. Этот порыв, более чем ее несчастное свойство разрушительства, раскрыл теплоту и страстность ее души. Что-то еще можно сделать с ней, неистово говорила себе Беатрис. Она никогда не принималась за осуществление проектов, которые не приносили успеха.

Исключая ее замужество.

Но она была уверена, что ее постоянное одиночество, с тех пор как умер Уильям, скрасится добрым отношением к девочке и в результате принесет ей успех в воспитании.

Наконец она почувствовала себя физически сильнее и стала со своей обычной энергией противостоять самым последним планам Флоренс модернизировать «Боннингтон».

Договор об аренде земли, который папа заключил много лет назад за приемлемую плату, должен был вот-вот кончиться. Налог на земельную собственность на Бейсвотер Роуд возрос в цене в двадцать раз. Шестьдесят лет назад эта грязная улица в конце беспорядочной Оксфорд-стрит не считалась бойким местом для успешной торговли. Теперь картина изменилась до неузнаваемости. Всюду возникли новые торговые здания, и местоположение «Боннингтона» и его непомерно широкие размеры были неэкономичны, если оборот сильно не увеличится.

У Флоренс и ее закадычного друга Джеймса Браша было множество идей по этому поводу. Полная модернизация, сказала она. Коренным образом изменить вид магазина. Безусловно, новая арендная плата будет возрастать в цене, что заставит Беатрис содрогнуться, а также надвигается депрессия, которая уже начинает распространяться как ползучая чума в Англии и в Европе.

Усиливает эту проблему, как горько указала Флоренс, что «Боннингтон» из-за папиной смерти понес большие расходы и задолжал. И со стороны мамы совершенно неправильно, что она отказывается продать некоторые ценные вещи из Овертон Хауза (коллекция фарфора может принести тысячи), чтобы покрыть издержки. Папа всегда истощал денежные запасы магазина, пользуясь слабостью жены и своей сентиментальностью; кажется, он постоянно это делал, даже умирая.

– Вот поэтому он и женился на мне, – холодно сказала Беатрис. – Мы заключили сделку, я точно исполняла ее и буду продолжать это делать.

«Значит, мама не беспокоилась о бизнесе, она была такое долгое время просто нянькой и нежно любящей женой?» – задавала себе вопрос Флоренс. И все же она до конца наслаждалась титулом «королевы Беа». Если ее больше не волнует бизнес, тогда пришло время сложить с себя полномочия. И конечно, надо избавляться от архаичной системы платить наличными, как только начнется модернизация магазина. Отдел траурных принадлежностей будет ликвидирован – это безнадежное викторианство. И этот устаревший тропический отдел. Теперь невесты не отправляются в Индию и другие части Британской империи с дюжиной какой-то одежды в сундуках. В будущем путешественникам не понадобятся в огромных количествах платья для приданого, они станут путешествовать налегке, потому что большую часть денег истратят на самолет. И маме придется забыть о снобистских титулах покупателей. Разве она не обнаружила, что они больше всех запаздывают оплачивать счета? Все, что можно продать им, это несколько штук в год каких-нибудь садовых ножниц! Покупатели в будущем должны быть с сумочками, набитыми деньгами, и ни одного служащего или прислуги, кто не знает, как бы им свести концы с концами.