Говори мне о любви
Шрифт:
– Не читайте мне лекций.
Доктор усмехнулся. Возможно, он не был так молод, как она думала. И он тоже будет подвержен этой болезни в свое время, если такая мысль утешит ее. Так будет с Флоренс. Так же будет с Эдвином. И даже с юной Анной, с ее вечно ободранными ногами. Ей вспомнился папа, разбитый параличом, хотя он был намного моложе, чем она сейчас. Но паралич не давал ему возможности выразить свое негодование.
Беатрис вспомнила также, как она и Адам Коуп убеждали его не ходить в магазин, они не хотели допускать, чтобы
Так что у нее не было старческого маразма. Флоренс будет рада услышать и узнать, что миссис Беатрис станет ездить в инвалидном кресле вниз по темно-зеленому ковру, в очках. Но об этом не может быть и речи. Если Беатрис не сможет ходить, то «Боннингтон» пропал для нее. «Даймлер» могут поставить в гараж и хранить как музейную редкость. И она хромающей походкой, с палочкой обойдет вокруг дома, может быть, два раза. Побеспокоится ли кто-нибудь и придет повидаться с ней? Она была человеком, который никогда не имел близких друзей. Ей всегда было достаточно Уильяма.
И эти сентенции она читала себе, пока лежала, мрачно слушая хрипы в своих легких, совершенно не сравнимые с теми, что были у потерянного ею Уильяма.
Действительно, тогда для нее мир шел к концу. Ощущение одиночества не оставляло ее после потери Уильяма. Так почему она борется теперь? Кто подумает о старой женщине в коляске? Кто позаботится, исключая одной-двух служанок? Старая Хокенс? Нет уже ни мисс Браун, ни дорогого преданного Адама…
Назло ее смелым молодым надеждам, если смотреть на жизнь честно, она потерпела поражение. Любовь, которой она так жаждала, осталась неуловимой. Уильям одарил ее дружбой, это правда, и в последние годы привязанностью собственника. Но, умирая, он говорил о женщине, которую она отослала из дома.
Так где была любовь?
– Бабушка.
– Что. Кто там? – Беатрис старалась проснуться и избавиться от сновидений.
– Это я, бабушка. Вы хотите, чтобы я вам почитала?
– Разве они не говорили мне, что ты не можешь читать как следует?
– Теперь могу, бабушка. Я сильно старалась.
– Надо, чтобы мисс Медуэй учила тебя.
– Кто это мисс Медуэй?
– Просто о… очень хорошая учительница. Флоренс и Эдвин никогда не учились так хорошо с другими учительницами. Я не верю, что они простили мне…
– Чего, бабушка?
– Конечно, что я отправила ее.
– Мисс Анна, вы не должны тревожить бабушку.
Беатрис открыла глаза и рассердилась, увидев озабоченное лицо Хокенс. Слишком много собственнической любви – она подавляла. Действительно, чего от нее хотят? Ребенок в ногах ее постели, с любопытными раскосыми глазами. Чужая здесь. Больше Сергей, чем Дези. Возможно, потому она почувствовала
– Уходите, Хокенс. Анна пришла почитать мне. Я должна услышать, насколько она продвинулась.
– У вас есть любимая книга, бабушка?
– Нет, но это хорошо, что ты спрашиваешь. А сейчас почитай мне то, что у тебя в руках.
– Это «Дэвид Копперфилд», бабушка.
– Отлично. Ты становишься все больше англичанкой, с каждым днем. Мисс Браун утверждала, что ее мама рассказывала, как она видела Чарлза Диккенса входящего и выходящего из дома напротив на Даути-стрит, но так и не поднялась с места. Я подумала, мне пришлось наблюдать за королевской семьей. Это был день королевы Виктории.
– Королевы Виктории?
– Это было не так давно. Только тридцать-сорок лет назад. Она была великой личностью, но печальной, она скучала по дочери, которую выдала замуж. Мне всегда нравились ее дочери. Принцесса Луиза и принцесса Беатрис, которые покупали в «Боннингтоне». Принцесса Луиза была очень элегантной, хотя и немного эксцентричной. Теперь Флоренс думает, что мы должны привлечь покупателей-нуворишей. Я не согласна. А ты?
– Но, может быть, мы старомодны, бабушка? «Мы!» – смеялась Беатрис, пока не задохнулась от кашля.
Вошла встревоженная Хокенс и сказала, что мадам должна отдохнуть.
– Я отошлю ребенка назад, мадам.
– Вы не сделаете ничего подобного, – задыхаясь сказала Беатрис. – Она рассмешила меня. Когда в последний раз вы слышали, чтобы я смеялась, Хокенс?
– Я… я действительно не могу этого припомнить, мадам.
– Вам никогда не удавалось рассмешить меня. Идите, Хокенс.
– Однажды, – начала Анна спокойным голосом, – когда я была очень маленькая, помню, мать взяла меня посмотреть Царское Село. Это было…
– Я знаю, где это было. Там жили царь и царица. Это такое же красивое место, как Виндзор?
– Я не была в Виндзоре, бабушка. Но это было красиво, деревья такие зеленые. Мы могли видеть их через ворота. Мать сказала, что это лучше, чем снег, когда катаются на тройках. Там все было похоже на волшебную сказку. Но потом она плакала, и мы никогда больше туда не ходили.
– Надо, чтобы ты попала в Виндзор и посмотрела. Когда мне станет лучше? А что ты скажешь, если твоя древняя бабушка будет в инвалидном кресле? Ты будешь стыдиться?
– Стыдиться?!
– Однажды такое может произойти. Ребенок в твоем возрасте…
– Я могу возить вас, я сильная, – сказала Анна. – Я могу легко толкать ваше кресло и думаю… если вы позволите мне.
Беатрис снова закашлялась, пока слезы не полились ручьем. Слизь, сказала она себе, не слезы.
– Хокенс! – задыхаясь крикнула она.
– Да, мадам. Позвольте я дам вам одну ложечку сиропа.
– Уведите ребенка. Я устала.
Смешная маленькая фигурка удалялась, видны были худенькие плечи, ссутулившиеся в наклоне вперед. Воробышек, ершистый и обиженный.