Говорит Черный Лось
Шрифт:
Мой товарищ убил трех бизонов. На снегу было распростерто восемь туш. Было еще утро, но мой отец со стариком весь день до темноты разделывали бизонов. Я же со своими пораненными руками не годился в помощники. Наконец, все мясо было свалено в одно место. Под большой скалой мы сделали прекрасное укрытие. Вокруг рос густой кустарник и было много сушняка. Мы развели большой костер, привязали все наши бизоньи накидки на лошадей и дали им вволю поесть коры тополя, которую мы содрали с деревьев у ручья. Сырые шкуры пошли на наше убежище. Утром устроили большой пир, пели песни и чувствовали себя счастливыми.
Ветер приутих, но мороз стал еще сильнее. Поэтому всю ночь мы поддерживали огонь. Ночью мне почудилось, как будто кто-то плачет снаружи. Я выглянул и увидел кучку дикобразов, пугливо жавшихся к нашему укрытию. Они плакали от холода. Нам стало жалко этих животных, и мы их не тронули.
На следующий день, положив на лошадей столько мяса, сколько они способны унести, мы отправились домой в лагерь. А то, что не смогли взять с собой, спрятали в тайнике у большого дерева. Здесь его легко было найти. Весь день мы медленно шли по глубокому снегу. Мне казалось, что становится все холоднее. К концу второго дня мы наконец добрались до лагеря. Люди радовались нам и нашей добыче. Потом несколько человек отправились к тайнику забрать оставшееся мясо.
На утро я вышел проверить тех лошадей, которых мы брали с собой на охоту в лощину. Оказалось, что пять из них от сильного холода замерзли насмерть. После того, как стих ветер, мороз стал свирепым.
Всех нас в лагере охватила тоска по родине, где мы жили когда-то так счастливо. Старики только и вспоминали о ней, да о тех добрых временах, когда к нам еще не пришла беда. Временами мне хотелось плакать, слушая их рассказы.
XIII. НЕОДОЛИМЫЙ СТРАХ
Весной, когда вновь травы стали показывать свое нежное лицо, две наши семьи свернули типи и пустились в путь на родину, где мы были так счастливы. Шли мы пешком, ведя с собой лишь пятерых лошадей — все другие погибли от мороза. Стояло дождливое время. Через некоторое время мы доехали до ручья Совсем-Без-Деревьев и сделали там остановку. Я решил сводить наших лошадей попастись туда, где трава была гуще. Но стоило мне отойти совсем недалеко от лагеря, как у меня снова закружилась голова, и голос сказал мне: "Будь внимателен и осторожен! Ты что-то увидишь!" Этот голос прозвучал настолько отчетливо, что я невольно посмотрел по сторонам — кто же это мог быть. Но никого не было. Я привязал лошадей таи, где стоял, а сам сел, чтобы обдумать услышанное. Неподалеку от лагеря стояла высокая скала с двумя вершинами. Я забрался на одну из них, туда, где лежали большие камни. Укрывшись среди этих камней, я огляделся, но ничего особенного не заметил. Я начал подумывать — не почудился ли мне голос. И тут, взглянув на вторую вершину скалы, я заметил совсем близко от себя двоих мужчин. Они ползком пробирались к той вершине. Я узнал в них врагов. Мне сначала показалось, что они из племени кроу, но потом понял, что это черноногие. Я всем телом врос в землю и украдкой следил за ними. Они находились так близко от меня, что можно было добросить до них камнем. Я подумал — будь у меня сейчас ружье, я мог бы застрелить их обоих. У самой вершины враги остановились, потом один из них прополз еще немного вперед и, выглянув, осмотрел наши типи, стоявшие в долине. Первый сделал знак товарищу, и они оба теперь осмотрели весь наш лагерь. Затем я услышал их разговор — они решали, как лучше напасть на нас. Через некоторое время они отползли назад, встали и побежали вниз по склону, и исчезли из виду. Когда они скрылись, я переполз на другую сторону утеса и спустился вниз. У подножия я сел и, вспомнив свое видение, обратился к духам с молитвой: "Праотцы, со мной может случиться беда. Но положусь на силу, которую вы мне даровали. Услышьте меня и помогите!" После этого я побежал к своим и предупредил их, что надо немедленно уходить.
Нас было так мало, что мы не решились остаться и свернуть свои типи, а сразу пустились в путь. Шли очень быстро. По пути нам пришлось пересечь ручей Совсем-Без-Деревьев. Сейчас, весной, этот ручей стал полноводным потоком. Поэтому мне и еще одному подростку пришлось переплывать ручей, прикрепив к себе сыромятные ремни, которыми опоясались старухи, и тянуть их через глубокую воду. Они чуть не захлебнулись, пока мы тащили их. Когда все выбрались на берег, стариков усадили на лошадей и мы быстро двинулись вперед, на восток.
На небе с западной стороны надвинулась грозовая туча. Я уже знал: она пришла, чтобы защитить нас. Слышно было как грозовые духи кричали мне: "Хей! Хей!" Туча застыла у нас над головами, полная молний и голосов. Мы успели отойти не слишком далеко. На землю стала спускаться ночь, и тут позади со стороны покинутого лагеря послышались выстрелы. Враги, по-видимому, стреляли по неразобранным типи, полагая, что мы находимся внутри.
Наконец, настала ночь. Сильно стемнело, потому что громовая туча со множеством голосов висела прямо над нами; мы не переставая шли до самого рассвета. Затем туча рассеялась и наступил рассвет. Мы остановились, чтобы поесть и поспать.
Теперь я уже лучше, чем когда-либо, знал, что обладаю настоящей силой. Ведь я молил праотцов о помощи, и они услышали меня, послав громовых духов, которые скрыли нас и охраняли, пока мы спасались бегством.
Поев и поспав, мы вновь пустились в путь и добрались до лагеря миннеконжу. Потом вместе с этими сородичами пошли до устья Тополиной реки и пересекли Миссури на огненной лодке, которая ходила по ней. И наконец, поохотившись некоторое время, мы пришли в городок солдат, что в устье реки Язык, и разбили лагерь с другими лакотами, которые бежали из резерваций сюда на родину.
Солдаты отобрали у нас ружья и почти всех лошадей, оставив на каждое типи по две лошади. Здесь, у городка солдат, в месяц изобилия мы устроили Пляску Солнца. После нее я, казалось, не мог думать ни о чем другом, кроме своего видения. Мне шел уже семнадцатый год, а я не совершил ничего, о чем вещали праотцы, однако они помогали мне. Я не знал, как осуществить то, что они от меня хотели.
Для меня наступили страшные времена — я не мог поделиться своей печалью ни с кем, даже с отцом и матерью. Я боялся приближающихся туч. С их появлением я всегда слышал, как ко мне взывают громовые духи: "Слушай своих праотцев! Поспеши!" Я понимал, что мне слышалось в пении птиц: "Пора! Пора!" Днем меня кликали вороны, ночью — койоты и все они повторяли: "Пора! Пора! Пора!"
Я не знал, что делать; всякий раз я просыпался до рассвета и выходил из типи, потому что боялся той тишины, что наступает, когда все спят. На востоке друг с другом перешептывались тихие голоса, а утренняя звезда в тишине пела такую песню:
Свято ты пойдешь по земле! Народ твой будет внимать тебе!В это время мне трудно было общаться с людьми, поэтому я садился на лошадь и уезжал подальше от лагеря, блуждал, сопоставлял все то, что видел на земле и в небе, с тем, что наблюдал я во время видения. Вороны замечали меня и перекликались друг с другом, словно смеясь надо мной: "Вот он! Вот он!"
Когда ударили первые морозы, я обрадовался, поскольку теперь долгое время не будет гроз. С ними всегда приходили голоса: "Оо-хей! Пора! Пора!" Я боялся их все больше и больше. Зимой все было не так страшно. Однако временами меня и зимой охватывал сильный страх. Плач койотов приводил меня в такой испуг, что я начинал бегать из одного типи в другое, и так до тех пор, пока, утомленный, не падал, засыпая. Мне начинало казаться, что я сошел с ума. Отец с матерью сильно беспокоились, и говорили: "У него та же странная болезнь, за лечение которой мы отдали тогда лошадь Ловцу Вихря, а мальчик так и не выздоровел". А я не мог им рассказать, в чем все дело, ведь тогда бы они посчитали, что я болен еще больше.