Говоруны
Шрифт:
— И… это тебя не беспокоит?
— Да, он маньяк, психопат, садист и наркоман, — спокойно подтвердила Анна. — Но это признание носит констатирующий характер, а не оценочный. Он мой брат, и я все равно его люблю. Так или иначе.
— Не понял…
— Терапевт бьет по колену молоточком, и нога дергается. Это называется рефлекс, и неважно, кто ты — столетний старик или годовалый младенец, богач с планетой
Шумел бар, шептал что-то неразличимое дождь за окном.
— Но это не самое плохое, — закончила вдруг Анна. — Самое скверное — это то, что я на самом деле почти ничего о себе не помню. Знаю, что я — Анна Гидрар, далекая, но прямая родственница Омни, смутно помню наше общее детство… а дальше — темнота. Тьма египетская.
— Наркотики, пластическая хирургия и медитация творят чудеса, — сказал Лейтенант. — Возможно, тебе стоит воспользоваться чем-то из перечисленного. А возможно, ты уже этим воспользовалась.
Девушка медленно покачала головой, и Лейтенант снова невольно засмотрелся.
— Дело не в этом. Есть еще кое-что, что я знаю совершенно точно, и это не дает мне покоя. Я беспокоюсь не за себя, а за тех, кому могу причинить вред по незнанию. Я — монстр. В моем сердце таится зло.
Она взглянула на него через стол, как всегда — до того открыто, что у него защемило сердце, столько было в этом взгляде яростной, безнадежной тоски.
— Да, конечно, — Лейтенант рассеянно повел рукой вокруг. — Ну, а мы все тут, как считаешь, собрались за ручки держаться?
***
Автобус догорал. По-хорошему, конечно, гореть бы ему еще час или полтора — но в непосредственной, можно сказать, визуальной близости Врат Ада кислород составлял уже очень небольшую часть местной атмосферы. Процентов семнадцать, максимум. Поэтому ярко заполыхав поначалу, коробка автобуса довольно быстро потухла и только изредка подергивалась сиротливыми язычками сине-зеленого пламени.
Останков нечеловеческого Харона в обломках обнаружено не было.
— Надо было соглашаться на деньги, — развязно сказал Клэм, ступая по заметенной мягким пеплом дороге. — Потом найти рыжую, вцепиться в нее и гасить окружающих изо всех стволов. Или не найти. В любом случае, чем больше крови и кишок вокруг, тем проще ориентироваться.
— Хорошая идея была со взрывчаткой, — сообщил Лейтенант, внимательно вглядываясь в черное нутро автобуса, куда дул непрекращающийся ветер, раздувая мигающие чем-то неаппетитным черно-оранжевым угли. — Но и плохая тоже. Я немного знаю про потерянные души.
— Мне
Лейтенанту показалось, что на обочине дороге что-то двигалось. Почти невидимое, словно тень, но ужасно быстрое — животное, или что-то вроде человека? Здесь немудрено было и спутать. Он забросил фальшивую трость обратно в салон и ухватился покрепче за рукоятки обоих револьверов.
— Бад, Фикус, ковбой — без обид, но вы сейчас выглядите, как перепуганные суслики. — Клэм шутовски развел руками. Ветер лепил из пыли крылья за его спиной. — Не думаю, что от вас будет в предстоящей акции какой-то прок. По-видимому, вы оказались из менее крутого теста, чем я полагал ранее.
Лейтенант с усилием перевел взгляд с переливающихся странными цветами камней далеко в выжженной черной пустоши на самодовольного брюнета.
— О, Клэм, прости, ты что-то говорил? Я слышал только ополоумевшее бормотание, доносившееся откуда-то, и больше ничего.
— Главное оружие душ, застрявших между миром людей и Преисподней — это их сущность. — Доктор говорил медленно, будто через силу. Словно кто-то пытался заставить его перестать.
Клэм обезоруживающе улыбнулся.
— Парни, не поймите меня неправильно, я в этом вместе с вами — не то, чтобы у крыльца стоял мой личный телепорт, который отвезет меня в сверкающий город на холме. Ничего такого. Просто делюсь наблюдениями.
Лейтенанту показалось, что земля под ногами слегка подрагивает. Но в этом не было ничего удивительного — вокруг была сейсмически неблагополучная зона. Он уже сталкивался с такой когда-то. Чтобы не упасть, ему пришлось встать на колени.
— А неплохой у тебя нильфгаардский, ковбой, — заметил Клэм, усмехаясь. — Но он не идет ни в какое сравнение с нормальным табачком восемнадцатого века. Там у меня проживают все настоящие поставщики. Чарльз Вэйн — вот это был человек, слыхал про такого?
— Ты никогда не был в восемнадцатом веке, Родни, помолчи, — Бад тревожно оглядывался, вцепившись в автомат, на лбу и руках набухли огромные вены.
— Я готов был выслушивать приказы только от своего отца, десантник, — надменно упер руки в бедра Омни Гидрар — или кто-то, очень на него похожий. Лейтенант вдруг с удивлением понял, что не чувствует своего тела. — А кем был твой?
— Мой отец?.. — Губы Бада едва шевелились. — Насколько я знаю, тот умел делать двадцать вторым ровные дырки в жалких койотах; за это его и полюбила моя мать, знавшая о заветных двухсот двадцати трёх. К несчастью, сынок не чувствовал разницы между пять сорок пятым и «Ремингтоном» — и, почувствовав дрожь в руках вместе с дулом румынского АК-47, папаша решил свалить подобру-поздорову.