Говорящий член
Шрифт:
Возможно, одержимый своим половым органом, сбрендивший психоаналитик Зигмунд Фрейд и был прав хотя бы в одном. Возможно, ключ к восприятию мужчиной своего «плюющегося йогуртом питона» действительно находится в его детстве.
К счастью, лично у меня детство было просто замечательным. Должен, правда, признаться, что хотя сейчас я совершенно очевидно не зациклен на членах, тогда обо мне сказать этого было нельзя.Я с удовольствием выкрикивал слова «писька» и «пи-пи» как можно громче и чаще.
(До сих пор помню, в какое раздражение приводила родителей моя любимая мантра: «пи-пи, ка-ка, попа!», но всё же так и не могу понять почему. По-моему,
И, оказывается, в этом я не одинок. Большинство мужчин вспоминают те же простые радости, что приносили им в детстве их висюльки:
• Я любил носиться по дому со спущенными штанишками и громко орать: «ПИПИСЬКА!»
• Помню, я играл на нем как на гитаре и плясал.
Совсем забыл — ведь я и сам делал точно так же. Вытягивал его, а потом тренькал и исполнял что-то вроде джайва. И весь мир был у моих ног. Это же просто потрясающе, правда, парни? Мне представлялось, что он тянется на многие мили. А может, он просто казался больше потому, что мы сами были меньше. Как печенюшки «Вагон вилз» («Вагон вила» действительно уменьшились в размерах в начале 1980-х гг., так что всякие там шуточки, основанные на этом жалком наблюдении, не просто банальны — они абсолютно не соответствуют истине. И в следующий раз, когда какой-нибудь юморист выдаст очередной прикол на ату тему, не забудьте громко прокричать ему правду. (Я — исключение, поскольку я уже знаю, что вы можете сказать. И хотя зрители всегда смеются, когда я шучу по этому поводу, уверяю вас; в душе я искренне жалею их за их глупость, так что именно я смеюсь громче всех — правда, про себя.).
• Когда мне было пять лет и вся наша семья сидела за ужином, я вошёл в комнату и громко заявил: «Я сильно-сильно-сильно люблю свой пенис!» (И до сих пор не изменил своей страсти, хотя сейчас это больше похоже на отношение любовь/ненависть!)
• Раньше мне нравилось писать одновременно с моим братом. Мы скрещивали наши струи. Это нас забавляло.
• Я представлял себе, что мой пенис — это ручка коробки передач, как в машине у моего папы, и, лежа в постели, часто играл с ним, как будто переключал скорости.
В детстве мы видим в пенисе всего лишь замысловатую и занятную игрушку (а разве теперь хоть что-то изменилось?). Но при этом мы чётко осознаем его комическое значение. Так насколько же наше ребяческое веселье связано с нелепо ханжеским отношением к пенису со стороны взрослых? Да, мы знаем, что это нехорошо — говорить о нем или выставлять его напоказ, — и всё же наше юное сердце подсказывает нам, что все эти ограничения неправильные, что так быть не должно. Как может «игра» на пенисе и танцы под кожаную гитару быть чем-то ещё, кроме жизнеутверждающего восторга? Само собой, смущение родителей делает наше неповиновение лишь более забавным. Поневоле задумаешься: а что, если бы мы не столкнулись с этим противоречием в самом начале нашей жизни? Считали бы мы пенис таким же смешным, как это делают взрослые? Не ханжеское ли неодобрение шуточек «ниже пояса» на самом деле увековечивает их навсегда?
Надо сказать, что реакция некоторых взрослых на детскую непосредственность может, в лучшем случае, сбить с толку, а в худшем — нанести психике ребёнка серьёзную травму:
• Моя мать неоднократно грозилась отрезать мне его. Это у неё была такая шутка, которая вызывала пронзительный смех и у неё самой, и у моей сестры.
И, вероятно, привела к необходимости длительной психотерапии, как и в случае мужчины, написавшего такие слова:
• Я помню, как я думал: «Если Господь создал меня с пенисом, тогда что же в нем такого грязного? Почему я должен прятать его от других людей?» (Окажись этот малыш рядом с Юлианом в момент его спора с Августином, и история, возможно, пошла бы совсем иным путём.)
• Мой отец сказал мне, что он отвалится, если я буду всё время его теребить.
• Помню, когда мне было лет семь, я смотрел по телику «Команду „А“». Одна из девушек там была такой привлекательной, что у меня встал. Я спросил своего папу: «Что это? Почему он стал такой твёрдый?», а он ответил, что это потому, что мне надо сходить в туалет. И я пошёл в туалет и простоял там целую вечность, ожидая, пока начну писать. И, разумеется, пропустил конец «Команды „А“» Вот черт!
Просто фантастика, до чего доходят порой родительские уловки! И хотя я не думаю, что у кого-либо из этих мужчин впечатления детства вызвали психическую травму, нетрудно представить, какой серьёзной проблемой в будущем может стать ассоциация возникновения эрекции с необходимостью мочеиспускания. Понятно, что в последней истории отец всего лишь пытался как-то выйти из затруднительного положения, но это отнюдь не означает, что детей следует обманывать. Каждый человек, разумеется, сам решает, насколько глубоко ему следует вдаваться в детали подобных вопросов, но мне кажется, что отец из следующей истории справился с ситуацией несколько более эффективно:
• Когда у меня в первый раз случилась эрекция — в ванне, не помню, сколько мне тогда было лет, — я впал в жуткую панику. Я позвал папу, и он спросил, не думал ли я в тот момент о женщинах. А потом успокоил меня, сказав, что с ним тоже такое бывает, так что беспокоиться не о чем.
Согласно мнению большинства детских психологов, наилучший подход в таких случаях — откровенность и бесстрастность. Не буду спорить, для родителя это очень трудное дело. Как рассказывала мне одна мама:
• Любой родитель знает, как трудно не переступить грань. С одной стороны, не хочется, чтобы ребёнок стеснялся своих гениталий или чтобы у него развился комплекс, который будет преследовать его всю жизнь. Но с другой — совершенно не нужно, чтобы он вываливал его на рыбный прилавок в универсаме каждые пять минут.
Разумеется, должны быть какие-то ограничения — хотя бы из приличия и ради гигиены!
Многие мужчины рассказали истории из своего детства, закончившиеся травмой или смущением. Вот лишь некоторые из наиболее занимательных (если судить задним числом) и эксцентричных воспоминаний.