Говорящий кафтан
Шрифт:
Цинна утерла слезы и весело засмеялась.
– Вот хорошо-то! По крайней мере, вашу милость каждый день видеть буду.
– Помолчи! Ну, что ржешь, как жеребенок! Дело серьезное. А если старик не захочет принять тебя, покажешь ему вот это кольцо в знак того, что это мне так угодно.
– Так ведь вы же дома будете к тому времени? Сами ему на словах сказать можете?
– Откуда мне знать, где я буду?
– мрачно пробормотал Лештяк и, сняв с пальца украшенное опалом и гранатами кольцо, отдал его Цинне.
Немного погодя он добавил:
– А если отец сразу согласится принять тебя, не показывай ему кольца. Лучше если никто, даже мой отец не будет знать, кто скрывается под видом подмастерья. Так я хочу!
– Значит, так и будет - по-вашему, - пообещала Цинна.
– А теперь за работу. Тебе нужно скрыться, пока еще не рассвело.
В мешке Лештяка лежали большие ножницы, которыми они по дороге в Буду подравнивали гривы жеребцам. Задрожали руки у Лештяка, как он вынимать стал, и еще пуще, когда за косу взялся, чтобы отрезать ее.
– Не могу, - признался он. Рука его бессильно опустилась.
– Чего же жалеть?
– рассердилась девушка, протягивая руку за ножницами.
Ножницы щелкнули, и густой лес волос был скошен. Девушка же только улыбнулась, тряхнув остриженной головкой. Пока Михай вынимал из сундучка мужской костюм, она выплела из косы тяжелые парчовые ленты.
– Переоденешься да ты слушай внимательно!
– иди прямиком к Тисе. На берегу, где-нибудь в ивняке, аккуратно сложишь свое женское платье. Все ведь девушки так делают, собираясь утопиться. Платье на берегу оставляют, а с собой только горе свое берут.
– Все, как вы велите, сделаю…
– Он, беда, беда!
– послышались отчаянные возгласы с повозки Криштона.
– Что случилось?
– отозвался Лештяк.
– В какую-то топь заехали!
Ничего удивительного в этом, разумеется, не было. В те времена почтенные комитатские власти были еще свободны от дорожной повинности. Еще не родилась и пословица, что «грязь на грязь кладут - дорогой зовут», потому что в те времена на грязь ни грязи, ни вообще ничего не клали. В ту пору была распространена другая точка зрения, а именно что «телега сама себе дорогу прокладывает». Видит человек: есть колея, значит и до него здесь люди были, а «коли другие ездили, то и я проеду».
Но на этот раз колея вдруг кончилась, и телега очутилась по самые оси в затянутой тиной, поросшем осокой болоте, которое при свете луны показалось вознице зеленым.
Сумасбродный это край - Алфёльд, прозванный Шандором Петефи «открытой книгой». Днем в своих миражах сушу превращает он в водные просторы, а ночью делает воду похожей на сушу. Не знаешь, когда чему верить.
Кучер ругался, бил лошадей, так что те чуть не рвали на себе упряжь, но он и сам, собственно, не знал, куда надо править чтобы выбраться на дорогу. Второй возок, попытавший счастья в другом направлении, тоже увяз в грязи.
– Все здесь засядем! Эй, кто знает дорогу?!
Путники соскочили с телег и начали советоваться.
– Наверняка к «Чертовым озерам» заехали, - решил Поросноки.
– Должен здесь где-то брод быть. Слышал я много раз от чумаков, что они между озерами на хорошую дорогу выбирались.
– Но как? Будем плутать, пока не утопимся.
– Надо бы разбудить старого Мартона. Он часто гонял гурты в Пешт, даже осенью, в ненастье: может быть, он отыщет путь. Эй, табунщик на последней подводе, разбуди-ка дядю Мартона!
И шустрый Пали, долго не мешкая, принялся тормошить спавшего старика.
– Ну, что там? Чего ты дергаешь меня, сорванец?
– Простите, дядюшка, я только потому разбудил вас, что спросить хотел, не знаете ли вы, где проходит дорога на Кечкемет?
– Как не знать, - ответил скупой на слова скотогон.
– Мы, как видно, к «Чертовым озерам» забрались. Две передних телеги уже в грязи увязли. Оглядитесь, посоветуйте, как отсюда выбираться.
Старый Мартон внимательно вгляделся в небо, усеянное мириадами мигающих искрящихся звезд.
– Может быть, вы с возка сойдете, посмотрите, где мы?
– А что я там увижу?
– рассердился старик.
– Один конский щавель как две капли воды на другой похож. Не знахарь я, чтобы в травах разбираться.
И старик снова стал внимательно всматриваться в звезды над головой.
Вдруг он приподнялся на телеге и крикнул кучеру Криштона:
– Эй, сынок, видишь две звездочки, что внутри ковша Большой Медведицы? Одна - большая, тусклая, а другая - поменьше, но ярче. Друг против друга они.
– Вижу, дядя Мартон.
– Ну так вот, держи как раз посередке между ними. Там и будет хорошая дорога.
Сказал и снова улегся спать, твердо убежденный, что теперь все будет в порядке. Господа тоже выбрались из воды, доходившей до колена, и вскарабкались на телеги. Вернулся к своей повозке и Лештяк, но Цинны на ней уже не было. В суматохе цыганочке удалось ускользнуть незамеченной, только черная коса осталась лежать на телеге.
Михай со вздохом взял в руку пышную косу и по щепотке принялся сбрасывать волосы в болото. Ветерок относил черные нити волос в сторону, и они сначала словно парили в воздухе, а затем плавно опускались на зеленоватую воду, которая качала их на своей поверхности, обвивая ими кувшинки, осоку и цветочки дикого горошка, напоминающие мотыльков…
Когда путники, по указанию пастуха Мартона, действительно выбрались на твердую колею, в руке у бургомистра остался один-единственный волосок - тот, которым он обвил один из своих перстней.
– Эй, люди!
– громко крикнул Лештяк, - Где же моя девица? К кому на телегу она пересела?
Ответ отовсюду был один: «Здесь нет! И у нас нет!»
– Слава богу!
– проговорили сенаторы облегченно.
– Сбежала маленькая плутовка!
Злоключениям их пришел конец. Теперь до самого рассвета депутация ехала без всяких происшествий: от деревни к деревне, от хутора к хутору; только изредка дорога становилась малозаметной. Но теперь уж это было не страшно: стоило только разбудить старого Марци, и он всякий раз безошибочно указывал единственно правильный путь.