Говорящий кафтан
Шрифт:
Мучительное беспокойство кололо его, как шипы терновника. Он мрачно смотрел перед собой: «Куда же теперь податься?»
Туман несколько рассеялся, и невдалеке, подобно огромному глазу, засверкало Крапивное озеро. Казалось, оно, подмигивая, манило его к себе: «Иди сюда, Михай Лештяк, самое лучшее для тебя - это лечь здесь, укрыться серебряным одеялом и заснуть па мягкой песчаной подушке!.. Это - самый прямой путь для тебя!»
Лештяк сделал несколько шагов по направлению к озеру, но куст крыжовника - самое высокое «дерево» во всей округе - преградил ему путь. Маленькие
Упал Лештяк, ухо его коснулось матери сырой земли - и вдруг услышал он, почуял, что где-то вдали по земле грохочут тысячи копыт, а в воздухе несется странный гул и шелест.
Лештяк содрогнулся: «Беда, татары двинулись на город!» Но, тс-с! Топот как будто удаляется, становится все тише и тише, и вот уже замер совсем, растаяв в слабом шелесте ветра.
Только одна лошадь приближается к загону. Цок, цок!
– стучат ее копыта. Да, одна-единственная лошадь. Боже правый - на ней сидит Цинна!
Лештяк вскочил и, даже не стряхнув со своего платья налипший на него мокрый снег, бросился к девушке с лихорадочной поспешностью.
– Это ты? С тобой ничего не случилось? Это действительно ты! Что же произошло?
Цинна весело улыбалась. Но прежде чем ответить, она шаловливо надула щеки, стараясь придать своему личику геройский вид.
– А то произошло, прошу покорнейше, что я прогнала татарское войско. Они уже убираются восвояси!
– Не болтай!
– крикнул Лештяк, что на самом деле означало: «Говори, прошу тебя, говори!»
И она заговорила. Но прежде нежно, любовно погладила запушенный снегом зеленый кафтан, обласкав его своим лучистым взглядом.
– Да, сударь, многого стоит эта одежонка.
– В каком смысле?
– Олай-бек, увидев ее на мне, тотчас сошел с лошади, трижды поцеловал полу кафтана и почтительнейше спросил, каковы будут мои приказания. А я взяла да и приказала, чтобы они все немедленно убирались отсюда. И они послушались и в самом деле убрались!
Михай Лештяк слушал, разинув рот от изумления.
– Возможно ли? Неужели этот кафтан обладает такой чудодейственной силой?
– Да, все произошло именно так, как я сказала! Слово в слово! Но у нас нет сейчас времени на долгие разговоры; вот кафтан, надевайте его поскорее, а вот и ваш конь - садитесь на него. Я же вернусь в город другой дорогой.
– Черт возьми, но ведь это же настоящее чудо!
– ликовал Михай, все еще находясь во власти изумления.
– Так ведь этому кафтану цены нет!
– Я думаю! Но прошу вас, торопитесь! Иначе кечкеметцы вот-вот сами подъедут сюда. Мне кажется, я уже вижу черные точки. Это движутся со стороны города телеги с данью.
Тень пробежала по лицу Михая.
– Верно, Цинна. Но ты смотри не говори никому об этом! Спасибо тебе за то, что ты сделала. А я еще поговорю с тобою… сегодня же. Да, я поговорю с тобою, Цинна.
– Хорошо, хорошо, - отмахнулся юркий «паренек» и, быстро зашагав в сторону развесистого вяза, прозванного в народе «деревом в юбке», вскоре скрылся из виду.
Лештяк поехал обычным путем. Вскоре он действительно
– Эй, смотрите-ка! Михай Лештяк!
– опешили кечкеметцы.
– Не иначе, с того света явился.
Шамуэль Холеци, который был не так уж зол на Лештяка (ведь лютеране всегда найдут общий язык друг с другом!), но зато отличался необыкновенным любопытством, - вкрадчиво спросил:
– Ведь это только душа ваша, друг мой, а не вы сами?
– Нет, это я сам, но без души, - ехидно заметил Михай. (Кто знает, что-то он имел в виду?) - А куда это вы, милостивые государи, путь держите?
– Гость у границ нашего города, - шутливо отвечал триумвир, - вот мы и везем ему, бедному, немножко провианта. (Достойному господину Холеци никогда не изменяло чувство юмора.)
– Н-да, ну что ж, везите, только трудновато будет вам его догнать.
– Как так?
– А так, что он уже за тридевять земель отсюда. Ушел гость, ушел, не простившись.
– Неужели?
– прошепелявила вдовушка Фабиан.
– Жаль!
– вздохнул почтеннейший Фекете.
– Бек упустил возможность услышать на редкость красивую речь.
Тут Лештяк рассказал историю с кафтаном, отчего физиономия господина Шамуэля Холеци стала вдруг кирпично-красного цвета.
– Знатное событие, - пробормотал он, недовольно почесывая свой курносый нос.
– Да такого, наверное, со времени сотворения мира еще не случалось.
Но замешательство его длилось всего лишь одну минуту. Холеци был хитрая лиса и умел быстро найтись.
– Ну-ка, возчики! Эй, люди, поворачивай домой! Великий день выдался для Кечкемета!
А сам спрыгнул с лошади и преисполненным почтения голосом воскликнул:
– Садитесь на моего конька, достойнейший Михай Лештяк. Не могу я так позорить вас, заставить трястись на этой кляче.
– Ничего, она вполне хороша для меня. Благодарю вас. Сажали меня на нее все три триумвира вместе, значит один триумвир не вправе ссаживать.
– Ну, тогда вот что. Садитесь-ка на моего коня вы, Пал Фекете, и скачите в город сообщить о случившемся.
Кечкеметский Цицерон ухватился за возможность щедро вознаградить себя за непроизнесенную речь.
– Во весь опор поскачу! Вот уж счастье мне привалило - на таком красивом коньке прокатиться! Однако дайте же мне какой-нибудь кнут, а то у меня ведь шпор-то нет.
Но горячей «Чаровнице» не нужно было никакого кнута, она понесла великого оратора, словно сказочный конь-огонь, которому вместо овса подсыпали в торбу угли.