Говорящий тюльпан

Волчек Дмитрий Борисович

«когда в харчевню трубка призовет…»

о. в.

когда в харчевню трубка призовет лисиц на разговор как примула хозяин расцветет и выплывет во двор и фарисеям объяснит насквозь зачем звезда указывала путь: «до балюстрады море поднялось да вот грозит перехлестнуть» 1989

de profundis

я. з.

наперсток — ножницам:

украшу дубовым листом свой жребий лентой стяну трехцветной лаковую шкатулку не туда ли кащей запрятал яйцо в яйце наперсток выклевать стеклянные

очи выколоть птица хотела да — я гроздь черники на лотке забытой да — я кликушеский вопль да — я заснул по дороге в дельфы у придорожного камня папорот — мое одеяло булыжник — подушка луна — поводырь фракийские мальчики спутники в странствиях у ручья оставляю эти записи завершенные в день разлуки с лучшим из смуглых и терпеливых

ножницы (перебивая):

нет житница еще горит и вот собака расписная расскажет косным языком как тошно ей под каблуком и психопатией задеты плетутся вечером в кабак друг друга приобняв итак один в вельветовом плаще другой с зелеными глазами над ними скудная звезда блестит какими-то лучами

вместе (под стук зингера):

в чем тайна кроется подчас полузатопленная лодка и окровавленный платочек и новолунье в камышах так замирает детектив но через три десятилетья совсем отстирывают кровь луна меняется в объеме из жижи вылезает лодка как пробка в гулком кабаке цветет вода сияют латы что обновленные заплаты 1988

на пляже

чуть опрокинув темное стекло сказала мелодично: я читаю записки анны вы — рубовой она без ног жила под паровозом но вот спласталось всё и кони люди шипами иглами пошли платонов да филонов истеблишмент мне верно ненавистен сирокко с побережья клеопатры колючие докучные песчинки позволите — я голову прикрою удобен абажур из детской кожи он преломляет тайные лучи как бонвиван соломенную шляпу но вот приехал армавир в анапу а там глаза открылись в тростниках ты знаешь про сиамских близнецов они срослись боками кровь и лимфа всё время булькали перетекали в палатке жили ветхой оставался подарок от заезжих англичан ореховая колбочка с секретом развоплотиться? только плоть мешает артерии не пропускают спирт и с эвкалиптов демоны взлетают в громокипящий мир 1987

июльский пленник

ю. м.

I

что в ангельском посольстве горевать? желтеет страсть в проломленных пенатах теперь уместно ворковать — осока заводей крылатых все скроет обойдет — так лимонад стекает по распаренному телу не выскочить не отступить назад скользит страна и скудные пределы то стянутся то отпадут но вот да — крепостной шофер! да — мужичок бездомный! всю эту вязь убогую прорвет теперь у сердца он и уж рычит огромный удар хвоста — и плещется вода автомобиль под нежный лед стекает и шиной яростной гремучая звезда в остывшем чае умирает

II

добротной жизнью стоит погореть в каком-нибудь беспечном ридикюле сверкал ли этот нож? секла ли эта плеть? когда мы встретились? — мне помнится в июле но не тебе триремой бороздить чертежные бесчувственные воды так девственница тщится приручить пантикапейскую природу вконец

запутавшись в сетях рыбацких вкось и поперек затянутых заливом тащи наживу тать! снимай бушлат матрос! не ты ли так ревниво «из пушки на луну» — в июле бормотал покуда стражники затеяли тревогу и жертвовал таврический причал казенный дом сарматскую дорогу? как не сойти с отравленных небес сюда в запекшуюся соду пока не растворился не исчез в терновнике исхода спеленутый раскрашенный двойник по-диккенсовски пристального тома покуда арестант июльский сник — от молний он оглох ослеп от грома

III

как механический зверек зловредно растревожен вдруг натыкаешься на слог а он и невозможен долгоиграющей тюрьмой затянутый умело придется выдернуть самой беллерофонта стрелы так оказаться не у дел в уродливом сюжете берешь мальчонку на прицел а он и не заметил как грозно выщипана бровь набухла грудь у сучки покуда впитывает кровь любовные колючки

IV

отшельник батискаф и мантия хмельная каким ключом ни отопрешь ларец — в обломках караван-сарая все скалится мертвец надежно погребен засыпан требухою на весь подземный мир стозевно голосит и как загнать его немеющей рукою во гроб повапленный в хрустальный этот скит?

V

в устах гудят и фауна и флора и дети жадные осколки перетрут чтоб отыскать средь тесного раздора запрятанный искусно изумруд и счастье и покой и хуй и воля скрип ювелира в темной глубине ненастный петя в тощем коридоре куст менструальный на стене так — не владельцем конного завода так — не пинки наездника терпеть в горсти у молодого антипода под жадным пальцем заблестеть

VI

там вдруг почувствуешь какой-то нежный смрад тут полыхнет чертеж средневековья здесь свалится стремительный снаряд цветком на изголовье се говорит эдемская гроза: чуть обожди все сменится местами раздвинутся пески и расцветет лоза мясистыми листами

VII

когда в роскошном пиджаке а может быть джордано бруно а может шелковый китаец ты сука бросил погубил но вот предстану ганимедом телескопической рукою движенье мерное сбивая и доберусь и придушу и отчего бы не поверить и отчего бы не запомнить бежит лисица по стерне чугунные волчицы груди а зайчик нежный и кудрявый так непростительно убит

VIII

и робб-грийе не довелось писать а что косноязычному де саду молись чтоб выпила кровать бесстыдную прохладу нет не под шорох ветерка — в чертополох аида туда — в суглинок позвонка тупой кариатиды вонзить в ночном полубреду спеленутое жало — шел — и свалился на ходу пружина завизжала и смолкла гул затих «октавио пойдем печально здесь тревожно поодаль блещет водоем в нем искупаться можно» «но нет — чуть слышно отвечал — там не поют сирены а мне милей теперь кимвал и топот мельпомены» 1989