Гойда
Шрифт:
Опричник обернулся на мальчика, складывая пополам хлыст в руках. Кровь капала с плети на каменный пол. Фёдор кинул плеть мальчику. Ребёнок, оцепеневший от ужаса, не словил брошенного ему орудия и поднял хлыст уже с пола. Тем временем Басманов встал на одно колено и схватил за волосы узника. Мальчонка, стоявший всё то время в стороне, не слышал, какие слова произносил Фёдор твёрдым шёпотом, точно вбивал их заключённому.
Ребёнок боялся пошевелиться. Он сам не заметил, с какою силой сжимал в своих руках хлыст. Кровь, чёрная и густая, быстро стала липнуть к рукам.
Опричник медленно поднялся с земли и взмахнул головою, стряхивая волосы со своего лица. Он перевёл взгляд на мальчишку и подозвал холопа жестом. Ребятёнку понадобилась пара мгновений, чтобы пробудиться от того морока, который сковал его. Выйдя из оцепенения, он приблизился к опричнику. Фёдор тяжело дышал, но стоило мальчику сделать несколько робких шагов, он мгновенно перевёл дыхание. Опричник присел на корточки, встретившись с мальчиком взглядом.
– Неужто страшит тебя эта кровь? – спросил Фёдор, подняв свои руки.
Холоп сглотнул да часто закивал, пряча взгляд в каменный пол.
– Жаль, что не страшился ты врать мне, мелкий ты сучёныш, – с каким-то тихим сожалением вздохнул Басманов. – И какой же дьявол надоумил тебя выдаваться посланником самого государя?
Мальчик тотчас же поднял глаза – они блестели, точно были гладким стеклом. Взгляд преисполнился страшного смятения и ужаса. Рот мальчонки вздрагивал, точно вот-вот готов был разразиться плачем.
– Ты, верно, смекнул уже, отчего велел я тебе пойти со мною, несмышлёныш? – спросил Фёдор, заглядывая в глаза мальчика.
В голосе опричника звучал лёгкий укор, точно в речи той хранилось некое сожаление, некое утешение.
– Помилуйте, боярин! – шмыгнул носом мальчишка. – То пригрозили мне да мамке моей!
– И то припугнуло тебя боле, чем я? – усмехнулся Фёдор, через плечо поглядев на узника.
Фигура, искривлённая и замученная в колодках, едва сохраняла человеческий облик, особенно утопая в кромешном полумраке кремлёвских подвалов. Мальчишка судорожно замотал головой, глотая холодный сырой воздух подземелья.
– Кто? – тихо спросил Фёдор, глядя прямо ребёнку в глаза.
– Б… Булатов Иван! – дрожащим голосом бросил мальчик.
– Помимо того, кто? – спросил Басманов.
– Не знаю я! Правда, Богом клянусь, не знаю! – затараторил мальчик.
Язык от страха заплетаться начал, и едва внятно вылетали слова его. Молодой опричник встал в полный рост да потрепал парнишку по голове. Молча вышли сквозь мрачные коридоры во светлые горницы государевы.
Трели трещоток разнеслись над самым ухом Алексея Басманова. Чудом изворотились скоморохи, отскочив от тяжёлой руки опричника, да пустились в пляс. Не было в них никоей боязливости – подшучивали дураки над боярами да воеводами, украдкой подглядывая лишь на величественную фигуру на троне. Покуда мягкая улыбка теплилась на губах великого государя, забава та продолжалась, и то и дело к столам опричной братии подскакивали и тотчас отбегали музыканты да плясуны. Алексей Басманов вытер рукою усы, по которым стекало сладкое вино, да всё поглядывал на распахнутые двери в залу. Духота стояла в палате, перенасытившаяся жаром от поданной дичи да рыбы.
– Чего ж, Алёш, не весело тебе? – спросил государь. Иоанн мягко улыбался, следя взглядом своим тёмным за безумною игрой красок скоморохов.
– Федька опять шляется где-то, – вздохнул Басманов, чуть откинувшись назад.
Государь заулыбался пуще прежнего.
– Пущай шляется, – взмахнул царь рукой, унизанной перстнями, да и продолжил глядеть за дураками ряжеными.
Один из скоморохов, одетый по особому замыслу какому-то, уж было начал приставать и к кравчим, что разносили чаши с вином. Лицо его скрывала маска, к которой крепились длинные косы, что уж пылились и перепачкались, ибо волочились они прямо по полу. На шее навешано было бус столько, что звенели они, стуча друг о друга при каждом шаге, что и говорить о той резвости, коей предавался скоморох!
Длинное одеяние его походило на женский сарафан, красная ткань коего исшита бисером да атласными лентами. Раз уж лицо танцора сокрыто было маской, все движения его были с большим размахом, нежели должно было.
Подскочил он к кравчим да и взял в руки свои чаши. Держа их в руках, низко поклонился, едва не расплескав питие прямо на одеяния опричников. Так и обходил престранный скоморох весь стол – иного за плечо трепал, иному – подавал кушанья вместе с кравчими, иного косами заденет, будто бы ненароком, да как даст дёру от тяжёлой руки опричников.
На забаву резвились дураки да музыканты – то видно было по царскому выражению лица – пресыщенному да спокойному. Вместе с братией пил Иоанн, поднимая чашу над столом, да с душою смеялся над сказами соратников своих.
В том шуме да гаме немудрено было затеряться и пёстрому скомороху да Ивану Булатову, кои в самом деле едва не сцепились в драке. Виной тому была шутка ли, нечаянность и неуклюжесть, да, не совладал танцор с косами, что волочились за ним, да споткнувшись, окропил вином одеяние Булатова. Опричник было выругался и подскочил, дабы проучить ряженого дурака, да осадили собратья его.
– Больно много чести, на холопа-то гневаться! – произнёс соратник Булатова.
Опричник сплюнул на пол, да и сел обратно за стол.
– Чёрт с ним! – отмахнулся Иван, почесав подбородок свой, заклеймённый ожогом.
Перед лицом государя мелькали десятки образов, да помимо того приближённые князья прямо сейчас держали с ним речь, давая волю раскатистым басам своим, но зоркий взгляд Иоанна глядел сквозь весь стол на Булатова. Не мог никто заметить той перемены в лице государя – то лёгкая тень, омрачившая искрящееся веселие, тот короткий вздох сожаления не мог заметить никто. Разве что скоморох, видно, от провинности своей, лишь описал круг подле государя, да с тремя земными поклонами взял и удалился посреди пира.
Закат ныне разродился алым пламенем. Густой свет этот заливал небеса, окрашивая золочёные купола малиновыми отблесками. Солнце лениво заваливалось где-то далеко, в заснеженный лес, что раскинулся редкими клоками мелколесий вблизи Александровской слободы. Протоптанные да выезженные санями дороги тянулись голубыми нитями, расползаясь во все стороны. Чёрные силуэты повозок плавно плыли по снегам, спеша возвратиться засветло.
Уже вечерело. Косые лучи позднего солнца, что коснулось дальних лесов, освещали Александровскую крепость. Окрасились багрянцем белые стены да башни, внутренний двор затопила густая тень. Окна бросали длинные мутные пятна света, исполосовав коридор, по которому быстрым, но твёрдым и уверенным шагом шёл Фёдор. Полы чёрного одеяния его вздымались от каждого шага. Правая рука покоилась на сабле, в то время как левой он плавно и свободно размахивал при ходьбе.