Грабеж – дело тонкое
Шрифт:
Алиса сказала, что утром она купить не успела, поэтому, если Антон Павлович не возражает, она сходит сейчас. При этом немного неприязненно глядя на Левенца, она состроила на лице гримаску – «Могли бы попросить, чтобы я вышла, и я бы вышла. Кажется, я уже проверенный боевой товарищ?!»
Тем не менее «проверенный боевой товарищ» свое место знал и никогда не пытался выйти за рамки отведенной роли. Глядя на деньги, протянутые Струге, она презрительно фыркнула и вышла вон. За «кофе».
Левенец присел на стул рядом со столом Антона.
– Антон Павлович, Решетуха пропал. У меня сегодня процесс по его делу, а он пропал.
– Что значит – пропал?
– Я
– Паша, ты имеешь вид, словно у тебя Уголовно-процессуальный кодекс украли. – Струге сгреб со стола бумаги. – Так. Давай по порядку. Он повестку получил?
– Да. Месяц назад. Корешок о надлежащем уведомлении в деле.
– Хорошо. Что говорят люди, которых ты посылал?
– Они справились у соседей и узнали, что вот уже три дня, как из квартиры крикуна Миши Решетухи не доносится ни единого звука.
– Чем Решетуха живет?
– У него киоск коммерческий на Садовой.
– Ну! – Антон Павлович развел руками, словно увидел перед собой диво невиданное.
– Да были там уже... Девчонки-киоскерши сами волнуются. Кассу хозяин не снимает, «терку» с бандюками по поводу платы пропустил. Да еще участковый приходил интересовался, когда пакет забирать можно...
– Какой пакет? – опешил Струге.
Левенец вздохнул:
– С продуктами, мать его... – Произнеся это, он, позабыв, что Алиса вышла из кабинета, быстро обернулся. – А вы думаете, Антон Павлович, что жизнь представителя малого бизнеса легка? Если никому не платить, то так и разбогатеть недолго! А тут и до экономического дисбаланса недалеко...
– Ты просто социолог, Паша. Ладно. Откладывай дело по причине неявки в суд потерпевшего. Советую начать работу по его внештатному розыску, иначе... Знаешь, что произойдет?
– Андрушевича отпустят, и он снова начнет пробивать головы.
– Оценка «отлично». Но... Чем займется потом Андрушевич – это дело его и оперсостава ГУВД. А твоя забота – рассудить. Не «судить», Паша, а – «рассудить»! Вот и рассуждай. Когда поймешь, почему я рассуждаю, а не сужу, тогда не будешь сокрушаться по поводу того, что у судьи Струге пятнадцать служебных проверок, и все они заканчиваются для него благополучно. Еще раз будешь меня по инстанциям «пробивать» – вязы сверну. Это мой тебе дружеский совет, сыщик.
– Это давно было, Антон Павлович. – Левенец покраснел, словно ему на спину взвалили мешок картошки. – Но все равно, извините...
– Забыли. Отложи дело. Если Решетуха на следующий процесс не заявится, дело придется приостанавливать. Отложи на пару недель, если есть возможность. Только эти две недели не сиди на стуле, а головой работай. Искать Решетуху тебя никто не обязывает и не уполномочивает, однако если постоянно не трясти товарищей милиционеров, то вскоре Лукин начнет задавать тебе неприятные вопросы. У нас в областном суде так – «терпила» исчез, а фокусником объявляют районного судью. А все оттого, что дело затягивается, и показатели плохеют прямо на глазах. На глазах Игоря Матвеевича Лукина.
Левенец понял, что разговор исчерпан, однако уходить не собирался.
– Опять жуткие сомнения терзают мою душу. Зачем Андрушевич взял у Решетухи, помимо денег, золотой кулон в виде иконы? При этом Андрушевич в полном отказе, а сам потерпевший видел его лишь в «глазок». Открыв дверь, он прозрел лишь в больничной палате.
– А как сам Андрушевич поясняет факт обнаружения кулона в своей квартире?
– А как он еще может пояснять?! Кулон «оперсосы» подкинули, чтобы сейчас, пользуясь его непогашенной судимостью, «повесить» на него разбой и закрыть лет на двести! А оперативное
– Не преувеличивайте свои возможности, Павел Максимович... – Антон вздохнул и скользнул взглядом по лицу Левенца. – Двести лет... Значит, вы все-таки решили пересмотреть свой взгляд и обратиться к опыту старшего товарища?
– Не ерничайте, Антон Павлович. Вы знаете, что этот момент для меня важен, как никакой другой.
– Знаю. Поэтому и не собираюсь жалеть и сочувствовать. Хочешь услышать мое мнение?
Левенец хотел. Никто сейчас даже не догадывался, как Паша этого хотел.
– Пройдет два месяца, страсти улягутся. Решетуху разыщут и представят пред твои очи. Он, в свою очередь, посмотрит на Андрушевича и скажет, что видит его впервые в жизни. У того, мол, в дверном «глазке», волосы были темнее и нос покруглее. А находящийся за решеткой гражданин ему не знаком. И вообще, у потерпевшего опять начались боли в голове и холодеют руки. Все, что тебе останется, это оправдать и выпнуть Андрушевича из здания суда в руки счастливых родных и близких. У него есть родные и близкие?
– Да, – ответил Левенец. – Мать, сестра и два брата. А еще дядька из Липецка приехал.
Струге мотнул головой:
– Вот в их руки и выпнешь.
– А что же произошло на самом деле? – Левенец находился в состоянии дикой депрессии.
– А произошло следующее. Пока твой Андрушевич парит зад на шконаре в СИЗО и шпилит в «буру» с сокамерниками, его мама, сестра и два брата принимают положение активной обороны и начинают прессовать Решетуху деньгами и прочими символами материального достатка. Возможно, даже пообещают отправить за рубеж, где ему восстановят слух. Адвокаты советуют тянуть время, и Миша Решетуха уезжает в Белокуриху подлечивать пробитую голову и восстанавливать нервы за счет сердобольных родителей твоего подсудимого. Когда минуют все отпущенные законом сроки, Андрушевича освобождают из следственного изолятора. И с этого момента он начинает проявлять крайнюю степень сознательности – ходит к тебе по первому звонку, старательно отвешивает поклоны, называет тебя «Вашей Честью» и продолжает клясться в том, что к черепно-мозговой травме Решетухи имеет такое же отношение, как и к выстрелу «Авроры»...
Струге отпил из стакана выдохшуюся с утра минералку и продолжил:
– Потом появляется Решетуха, приходит к тебе и поясняет, что боялся возмездия преступников и поэтому скрывался у мамы в Оймяконе. При этом будет демонстрировать тебе коричневый загар и объяснять, что на севере солнце светит ярче. Да, это так. Солнце на самом деле на севере светит ярче. Но мы-то с вами, Павел Максимович, судьи опытные, бывшие следователи прокуратуры или милиции, да? Мы-то с одного только взгляда определяем, что предъявляемый потерпевшим загар имел место быть не на севере, а в Алтайском крае. Начинается процесс, и Миша, слезно щурясь, заявляет, что Андрушевич – не тот, кто ворвался в его квартиру. Гудит свисток, занавес падает, все аплодируют, судья бежит в ближайший киоск Решетухи за туалетной бумагой. Вопросы есть?
Вопросов не было. Точнее сказать, по мере того как говорил Струге, увеличивая силу своего голоса на каждом слове, они возникали в геометрической прогрессии, и к тому моменту, когда Антон Павлович закончил, их набралось уже около сотни. Однако, когда Струге, уже почти прокричав последние слова, замер и наклонился грудью к столу, Левенец понял, что вопросы задавать бессмысленно.
Левенец встал и прошел к выходу.
– Я могу рассчитывать на вашу помощь?
– В любую минуту дня или ночи.