Грач - птица весенняя
Шрифт:
Бауман поднялся, разминая плечи, и зашагал по комнате. Не успел он сделать двух кругов, как дверь раскрылась и на пороге встала женская фигура. Лицо было знакомо, но он вспомнил не сразу.
Подмосковный район. Фабрика Прошина. Забастовка 1902 года. Ирина.
Она подошла улыбаясь, слегка раскрасневшаяся от волнения:
— Вот не ждала! Ну никак не ждала, что именно вы… От доктора никакого толку не добиться. Он же конспиратор у нас совершенно невероятный. Говорит: человек как человек, «особых примет не имеет»…
Бауман перебил, пожимая руку:
— И правильно! Какие у меня особые приметы?.. Откуда вы все-таки узнали?
Ирина расхохоталась:
— В замочную скважину. Пришлось немного подождать: диван в скважину не виден, а вы на диване сидите. Думаю: нет! Не может быть, чтобы наш, как мешок, хлопнулся и к месту примерз. Не может этого быть… Обязательно будет ходить… Наконец слышу: пошел. Сейчас же попал на прицел, и, конечно же, я сразу узнала.
— А кто вам сказал, что я пришел?
— Марья Павловна.
— Марья Павловна?.. Это что, жена доктора? Она разве…
— Партийная? Нет! — потрясла головою Ирина. — Доктор, впрочем, ведь тоже не… Он бактериолог, вы понимаете. Но сочувствует… Из всех наших квартир это самая, самая лучшая. Мы давно пользуемся ею… Но до чего хорошо, что именно вы приехали! И что мы встретились… Я ведь чуть-чуть домой не ушла. Заходила передать Козубе…
— Ого! — радостно воскликнул Грач. — Козуба тоже здесь? Я думал, он в Киеве.
— Из Киева его меньшевики выжили, — насупилась Ирина. — Вы знаете, наверно, они работать нашим не дают, не брезгуют даже и под арест подвести. Козубу выжили не столько шпики, сколько меньшевики. Впрочем, он был рад: он Москву любит. Здесь, надо сказать, тоже пока меньшевистское засилье… Большой вред, что "Искра» сейчас за ними. К "Искре» привыкли за то время. когда ее Ленин вел, — привыкли каждому ее слову верить. И сейчас заводские хоть и удивляются другой раз тому, как "Искра» изменилась, а не разучились еще прослушиваться к ней. Меньшевики-то от рабочих скрывают, что там Ленина нет.
— Рабочие разберутся, не беспокойтесь, — усмехнулся Бауман. — А вы-то какими судьбами в Москве? Козуба мне говорил в Киеве, что вас арестовали и отправили в Восточную Сибирь, в ссылку.
Ирина тряхнула косами.
— "С каторги — и то люди бегают". Это вы Козубе сказали — верно? — в первый вечер, когда приехали на Прошинскую. Он постоянно повторяет. Ну если с каторги можно, то с этапа — и сам бог велел. Я только до Вологды доехала, там ребята помогли вывернуться. Я теперь — настоящая, товарищ Грач! Не-ле-галь-ная! Одно время в Саратове работала, потом сюда перебралась. Я в Коломне сейчас.
— А в комитете?
— В Московском? Что вы! Там меньшевики.
— То есть как? — нахмурился Бауман. — Наших вовсе нет?
— Козуба только. Его не могли не ввести: за ним вся Прохоровка — он ведь там теперь работает. Легально, да! Грачев Николай Николаевич… У вас, очевидно, рука легкая: ведь это вы его крестили.
— Адрес знаете?
Она подумала секунду.
— Вот что… Сейчас к нему идти неблагоразумно конечно. Но завтра я вас сведу. Обязательно. Потому что завтра заседание комитета, и до заседания вам необходимо сговориться, наверно.
— Ладно, — кивнул Бауман. — А где мы завтра с вами встретимся?
— Да здесь! — улыбнулась Ирина. — Я попросту останусь ночевать. На меня Марья Павловна сердиться не будет, она ко мне благоволит. Времени до сна много: по крайней мере, сразу введу вас в курс. Тут же очень трудно, товарищ… Николай. С одной стороны — меньшевики. Густылев, прошинский, кстати, здесь тоже. Важный стал, как же! А с другой стороны-зубатовщина: охранка здорово здесь среди рабочих действует. [10] В одну дудку с меньшевиками, собственно. И те и те- одинаково — душат революцию.
10
По предложению жандармского полковника Зубатова, царская охранка организовала фальшивые "рабочие общества", в которых рабочим внушалось, будто царское правительство само желает помочь рабочим в удовлетворении их экономических требований.
— Постойте, его же в прошлом году в отставку выгнали, Зубатова вашего?
Она вздохнула:
— Зубатова-то нет, а вот зубатовщина осталась. Хотя, говорят, и он есть… Сидит в департаменте полиции.
Дверь приоткрылась. Доктор блеснул очками с порога;
— Знакомые, оказывается?.. Ну, идите тогда в столовую чай пить, если вы не хотите признавать конспирации.
Глава III
КОМИТЕТСКИЕ
Комитетская явка, которую дал Козуба, оказалась опять-таки у врача, только у зубного. Такими «докторскими» явками подпольщики пользовались охотно: ходить «пациентом» можно, не возбуждая подозрений ни в швейцаре, ни в прислуге. Да и хозяина не подведешь: врач по самой профессии своей не отвечает за тех, кто заходит к нему на квартиру, даже в тех случаях, если — как сегодня, например, у зубного врача, на Бронной, в четвертом этаже — соберутся члены комитета и будут вести заседание в гостиной, где обыкновенно и ожидают пациенты. У доктора прием по записи. Кто и как докажет, что все на этот день в списке помеченные фамилии-фальшивые и фальшивы все пометки в приемном докторском дневнике за этот день; что никаких пломб он не клал и никаких зубов не лечил; что все это-декорация, а на деле-очередное заседание Московского комитета РСДРП?
Прием у доктора только по записи, и если бы даже в эти, забронированные за комитетом, часы позвонил какой-нибудь случайный пациент, доктор ответил бы ему, как ответил Бауману, пришедшему в указанный Козубою час на явку в зубоврачебный кабинет:
— Простите, сегодня я вас принять не смогу: запись на сегодня и на ближайшие дни заполнена. Не раньше среды на той неделе.
Доктор сказал Бауману так, потому что Бауман — в целях некоторого испытания явки-не сказал сразу же пароля.
Доктор открыл ему сам: на эти часы он отпускал прислугу и сам выходил на звонки-принимать пароль. Впрочем, до формальностей этих дело доходило редко, так как доктор был приятелем Григория Васильевича, секретаря комитета, и знал всех членов комитета в лицо.
На этот раз-лицо было незнакомое. И посетитель не сказал пароля, а только подозрительно весело блеснул глазами, когда доктор буркнул испуганно и сердито:
— Не смогу.
— А может быть, все-таки…
— Никак. Простите, меня ждут пациенты… — Доктор распахнул выходную дверь.
Бауман снял пальто.
— Я от Марьи Петровны.
Доктор снова прикрыл дверь. Он пробормотал не глядя:
— Как здоровье Марьи Петровны?
— Благодарю вас! — Бауман раскрутил шарф, повязывавший шею. — Читали ли вы книгу: "Битва русских с кабардинцами, или Прекрасная магометанка…"
— "…умирающая на гробе своего мужа", — радостно подхватил доктор. — Что же вы не сразу?.. Я уж было думал… Вы что, новичок?
— Новичок, — кивнул Бауман, — Сюда?
Он откинул портьеру и вошел в приемную.
Пять человек сидели вокруг стола, покрытого плюшевой скатертью. У всех в руках журналы или газеты; так дожидаются очереди приема в любой докторской приемной.
Четыре лица закрылись при появлении нового пациента газетными и журнальными листами; четыре пары глаз опустились выжидающе на печатные столбцы. Пятый не опустил глаз, потому что Густылев сразу опознал Баумана.