Грачевский крокодил. Вторая редакция
Шрифт:
— Что такое?
— Рюмок-то наставил, а стакана нет ни одного. Я, друг любезный, из этой мелкой посуды не балуюсь. У меня положено: утром стакан, перед обедом два и перед ужином один. Долбану — и конец.
— Можно и стакан поставить.
— Сделай милость.
Становой «долбанул» два стакана, закусил, и затем приятели принялись обедать.
— Ну, — проговорил становой, когда обед был покончен: — теперь можно и о деле потолковать.
— Потолкуем, потолкуем! только пойдем ко мне в кабинет, чтобы никто нас не подслушал. Откровенно сказать, я чую, по какому ты делу-то приехал.
— Чуешь?
— Чую.
— И прекрасно! меньше разговоров будет…
Они перешли в небольшую комнату с одним окошечком, выходившим на двор. Возле окна стоял письменный стол, вдоль правой стены помещался громадных размеров диван, а вдоль левой — комод, два, три стула и сундук, окованный железом.
— Так вот он, твой кабинетец-то! — проговорил становой, поглядывая на сундук.
— Этот самый.
— Проповеди-то здесь сочиняешь?
— Чего их сочинять, коли никто слушать не хочет.
— А в сундуке что? деньги небось! — И, развалясь на диване, становой подложил под бок подушку, набил трубку, закурил ее и принялся дымить на всю комнату.
Но отец Иван не слушал шуток станового и, подсев к нему, вынул из кармана знакомое уже читателю письмо и, подавая его становому, спросил:
— Уж не по этому ли делу ты приехал-то?
— Вишь как засалил! — проворчал становой, развертывая лениво письмо: — словно блины в него завертывал.
— Еще бы. Третий день читаю. Ну что, по этому?
— Верно! Отгадал!
Отец Иван даже руками всплеснул.
— Ах, — вскрикнул он: — ах!.. Что же делать-то?
— Что делать-то? — переспросил становой и выпустил изо рта такое густое кольцо из дыма, что отец Иван не вытерпел и поймал его на палец.
— Да, что делать?
— А вот то же самое, что ты сейчас с кольцом проделал! — проговорил становой и на этот раз выпустил уже несколько колечек, одно другого меньше.
— Я что-то тебя не понимаю.
— Потрафь в центр дела, как ты потрафил в центр кольца, вот тебе и все. Понял?
— Понял… Только-то там иное.
И, немного помолчав, он спросил:
— Какую же ты грамотку-то привез?
— Грамотка хорошая, печатная…
— Неужто повестку? — чуть не вскрикнул отец Иван,
— Повестку.
— Так, стало быть, дело-то началось уж?!
— Стало быть, началось, коли в суд вызывают.
— Покажи-ка…
— Можно. Только портфель мой в той комнате, и идти лень… наелся очень…
И становой выпучил на отца Ивана сонные глаза свои.
— Принести?
— Сделай божескую милость… лень…
Отец Иван поспешно вскочил с дивана, бросился вон из комнаты и немного погодя воротился с портфелем в руках. Становой проговорил: «спасибо», кряхтя достал из кармана брюк вязку ключей, разыскал тот, который требовался, щелкнул замочком и, пошарив в бумагах, вытащил повестку.
— На-ка, почитай! — проговорил он.
Отец Иван взял бумажку и прочел повестку, которой столичный мировой судья вызывал Асклипиодота Психологова в камеру, по делу об обвинении его в краже у коллежского регистратора Скворцова из незапертого стола двухсот рублей.
— Что, ловко? — спросил становой.
— Ах, мерзавец! ах, мерзавец!.. — горячился отец Иван, хлопая себя по бедрам: — ах, расточитель…
— Ну уж и расточитель! — проворчал становой. — Что же теперь делать! Как быть…
— А вот позови сына, и я вручу ему повестку.
— Да не про то говорю я, — перебил с досадой отец Иван, продолжая метаться по комнате, как белка в клетке. — Я спрашиваю у тебя совета, как поправить дело!..
— Да ведь в письме-то тебе пишут, как поправить. Так и сделай… Отопри вот этот сундук, вынь приличную пачку денег, поезжай в Москву и постарайся замять дело. Вот и все! — проговорил становой, продолжая преспокойно полеживать на диване.
Отец Иван даже испугался.
— Что, не любишь?
— Легко сказать!
— А коли трудно сделать, — перебил его становой, переворачиваясь на другой бок: — так не езди,
— А тогда что будет?
— В острог запрячут.
Отец Иван опять замолчал.
— Главная причина, — говорил он: — этот самый Скворцов в полиции, говорят, кварташкой служит, следовательно, пощады не жди… Оберет так, что шкуры не оставит…
— Ну, брат, в этом случае я даже затрудняюсь решить, — кто жаднее, попы или полиция?..
— Сказал тоже! — вскрикнул отец Иван.
— Не правда разве? — проворчал становой и, вздохнув, прибавил: — полагаю, что ни у одного квартального не найдется такого сундука, какой у тебя имеется. Однако вот что! Позови-ка сына-то.
Но Асклипиодота нигде не могли найти.
Давно уже стемнело, а отец Иван все еще беседовал со становым, сидя за бутылкой коньяку, все в том же кабинете. Но о чем говорили они, никто не слышал, только старуха нянька, вошедшая в кабинет доложить, что Асклипиодота нигде не нашли, видела, что отец Иван ходил по комнате, а становой писал какую-то бумагу. Наконец часов в двенадцать ночи становому были поданы лошади.
— Ну, — проговорил он: — видно, его не дождешься.
— Подожди, придет…
— Нет, ждать некогда.
— Ты бы переночевал, — упрашивал отец Иван. — Ночь темная, как раз в овраг влетишь…
— Нельзя, надо в Ростоши ехать… Тоже податей не платят, скоты. Опять орать придется…
— Как же с повесткой-то быть?
— Очень просто, тебе передам, а ты распишешься, что для передачи получил. На-ка, распишись-ка…
Отец Иван расписался.
— Так ехать советуешь? — спросил он, передавая становому подписанную повестку.