Град Божий

Доктороу Эдгар Лоуренс

Со своей стороны Мойра окончательно оборвала все и без того ослабевшие связи со своей семьей, не пригласив родителей на торжество по случаю бракосочетания.

Такова генеалогия ее безмятежной уверенности и очаровательного равнодушия, которое она проявляла к своему положению среди этих людей, равнодушия, которое делало ее столь интригующей в глазах мужчин и женщин нашего склада, включая и меня самого.

Я был обманут не ею, а исключительно ее внешностью: насколько важна она в моей Америке. При этом я не испытывал никакого сочувствия к ее мужу, которого едва знал. Он был могущественной фигурой в бизнесе, его мнения относительно положения в экономике часто цитировали крупные газеты. Но Мойра говорила, что он ребенок, требовавший от нее непрестанного восхищения и постоянных похвал. Он все время беспокоился за свое положение в деловом мире, и ей приходится выслушивать его раздраженные разговоры о вещах, в которых она ровным счетом ничего не понимает. Муж изводил ее своими переходами от самовосхваления и гордыни к жалобным сомнениям в своих силах. Его преследовали беспричинные безликие страхи, по ночам он покрывался холодным потом и часто говорил, что боится того дня, когда все, что он сделал для себя, все, чем он владеет, будет у него отнято. Включая и меня, добавила Мойра в заключение.

Улыбаясь, она повернулась ко мне. Включая и меня, шепнула она еще раз и пощекотала мне ухо кончиком языка.

* * *

Когда песня стандартна и привычна, ее можно воспроизвести из любой составляющей ее части. Если вы начнете произносить слова, то на ум неизбежно придет мелодия. Если же вы начнете мурлыкать мелодию, то в памяти неизбежно всплывут слова. Это показатель необычайной системы перекрестных взаимоотношений, физическим эквивалентом которых могли бы выступить регенерация конечности или клонирование живого существа из одной клетки. Стандарты любого периода нашей жизни заложены в системе перекрестных ссылок и могут вызываться в мозг целиком или частями и даже являться в сознание непрошеными. Ничто иное не могло бы с такой мучительной ясностью оживить в памяти взгляд, ощущение, запах. Мы пользуемся стандартами в сокровенных уголках нашего сознания как знаками поступков и отношений. Эти стандарты могут стать дешевыми средствами психотерапевтической диагностики. Если вы, к примеру, сильно влюблены, все время думаете о ней и с нетерпением ждете встречи, то обратите внимание, что вы при этом напеваете. Это не песенка типа «Одного из многих»? Если да, то ваш роман скоро закончится.

* * *

Кража

Вчера, понедельник

Голосовое сообщение раввина Джошуа Груэна из синагоги эволюционного иудаизма, что на Девяносто восьмой улице Вест: В ваших интересах встретиться со мной как можно скорее. Ясно, что это не розыгрыш. Я звоню в синагогу. Рабби сердечен, но не хочет говорить о существе дела по телефону. Все правильно, Господи, так поступают все детективы: они расследуют. По голосу это серьезный молодой человек, один религиозный деятель обращается к другому. Какой наряд предпочесть — мирской или клерикальный? Я выбираю пасторский стихарь.

Синагога — здание из красного кирпича, расположена между Вест-Эндом и Риверсайд-Драйвом. Крутая гранитная лестница взлетает к входной двери. Видимо, эволюционный иудаизм включает в себя занятия аэробикой. Войдя внутрь, я понимаю, что, похоже, это действительно так. Джошуа (мой новый друг) оказывается коротко стриженным спортивным парнем ростом пять футов девять дюймов в свитере и кроссовках. Крепко жмет мне руку. Ему тридцать два — тридцать четыре года. Хорошо очерченный подбородок, благородный лоб. На черных вьющихся волосах нет никакой ермолки.

Прихожая, комната собрания, противоположный от входа конец увенчан аркой, посередине большой стол для чтения Торы, на стенах полки с молитвенниками и несколько рядов кресел, и все. Это и есть синагога.

Второй этаж. Джошуа представляет меня своей жене. Она кладет телефонную трубку на рычаг, встает из-за стола и пожимает мне руку. Она тоже раввин, Сара Блюменталь. Блузка, слаксы, милая улыбка, высокие скулы, никакой косметики — впрочем, она в ней и не нуждается, светлые волосы уложены в недорогой парикмахерской, старомодные очки, Бог в ее сердце. Она — помощник раввина в храме Эммануила. А если бы Триш носила воротник и совершала со мной евхаристию? Это забавно, но когда я думаю об этом, мне не смешно, совсем не смешно.

Третий этаж. Меня знакомят с детьми. Мальчики, двух и четырех лет, в своей родной обстановке. Потертые дверцы стенных шкафчиков, набитых мягкими игрушками. Дети жмутся к темнокожей гватемальской няне, которую тоже представляют как члена семьи…

К задней стене площадки третьего этажа приставлена железная лестница. Джошуа Груэн карабкается по ней наверх, открывает люк, вылезает на крышу. Спустя мгновение его голова появляется на фоне синего неба. Он жестом манит меня к себе, меня, бедного взвинченного Пэма, почти уничтоженного стрессом и твердо намеренного обойтись без больших усилий. Ни о чем ином я просто не в состоянии думать.

Но вот я стою на плоской крыше. По обе стороны квартала вырисовываются очертания многоквартирных домов Вест-Энда и Риверсайд-Драйва. Утыканные каминными трубами кирпичные крыши. Я прилагаю все силы, чтобы перевести дух и не перестать улыбаться. От стояния на крыше меня охватывает лихорадочное веселье и легкое головокружение. В реальный мир меня возвращает озадаченный вид рабби. Он смотрит на меня с удивлением. Почему я не спрашиваю, зачем он притащил меня сюда, на крышу? Да, действительно, зачем вы притащили меня на крышу? Засунув руки в карманы, Джошуа подбородком показывает мне направление. Что он мне показывает? Фасад дома, выходящий на Девяносто седьмую улицу. Вот он, на пропитанной битумом плоской крыше, перекладина параллельно фасаду, основание впрессовано в гранитное подножие. Да, это он — восьмифутовый полый бронзовый крест из епископальной церкви Святого Тимофея. Лежит, тускло поблескивая в лучах неяркого осеннего солнца.

Мне следовало сразу догадаться о причине звонка рабби, лишь услышав его голос. Я наклонился, чтобы лучше рассмотреть находку. Старые царапины и зазубрины. Несколько новых. Оказалось, что распятие сделано не из цельного куска бронзы. Поперечные перекладины крепились к стойке шипами. Я приподнял его на фут. Не очень тяжело, но оно слишком распятие, чтобы таскать его по станциям подземки.

Как рабби Джошуа узнал об этом?

Анонимный телефонный звонок. Мужской голос. Хэлло, рабби? У тебя горит крыша.

Горит крыша?

Если бы в этот момент дети были дома, то я вывел бы их на улицу и вызвал пожарную команду. Но в тот момент я схватил на кухне огнетушитель и поднялся наверх. Это было глупо. Конечно, никакая крыша не горела. Но какая она ни есть, это все же синагога. Место молитв и размышлений. И, как вы видите, на верхнем этаже живет еврейская семья. Так ошибся ли тот, кто звонил?

Отвернувшись от креста, он закусывает губу. Для него это отвратительный символ. Бушующий пожар в его синагоге. Крест прожигает ее этаж за этажом, словно накладывая на молитвенное собрание отпечаток христианской церкви. Я хотел сказать ему, что являюсь членом Комитета экуменической теологии межрелигиозного товарищества, а также Национального совета христиан и иудеев.

Все это весьма прискорбно. Я действительно сожалею о случившемся.

Это не ваша вина.

Я знаю, говорю я. Но с этой минуты город стал для меня еще более зловещим.

Раввины предложили мне чашку кофе. Мы уселись за кухонный стол. Я чувствовал, что мы близки, оба наших дома поклонения осквернены, испачкано все иудео-христианское наследие.

Эта банда охотилась за мной много месяцев. Но что они получили за свои усилия, я хочу сказать, они не могли выручить больше, чем от простой карманной кражи. Послушайте, рабби…