Град обреченный
Шрифт:
— Да уж, ЖМЖ мне больше не светит — старая посадница мне девок ядреных всегда подсылала попарить, и в ложницу, «постель погреть», а молодая боярыня свои планы на мою тушку имеет. Ревнует, не иначе, и это хреново. Две недели без женской ласки, на банное «бордельеро» понадеялся, а тут такой облом. Придется потерпеть, на стороне блудить — тут теперь не дадут девок. Али самому холопку для постельных утех завести? Чтоб под рукой была, а то грех бабу той самой рукой заменять…
Василий Алексеевич хихикнул — мысль показалась ему интересной. Так вернее будет, ничего не подцепишь из «хворостей», но скучно потом станет, тут любовь нужна,
— Да, ревнует, разжег все же «костерок», она уже пламенем пышет. Да, теперь точно женюсь — брак по расчету всегда долгий, если расчет правильный. И блудить тайно придется, а то и вообще постится — тут до венца не принято «задаток» давать. Хороша боярыня — влюбилась, не иначе, аж дрожит. И ладно — расчет оно конечно правильно, но когда к нему бабья любовь прилагается, то вообще хорошо.
Полковник ухмыльнулся, за долгую службу насквозь пропитался цинизмом. Отпил пенистого пива из кувшина, закусил кусочком ганзейской селедки с кольцом лука. Столик был накрыт как всегда — пивко холодное с ледника, и к нему закусочки разнообразные. Широкая лавка застелена, везде рушники, только девок нет. И что скверно — никогда их и не будет — на него теперь не только «глаз положили», и политические расчеты сделали.
— Ладно, ты этого сам хотел, — буркнул Василий Алексеевич, и, поднявшись, открыл дверь в парную. И чуть присел, юркнув вовнутрь, затворив за собой и, пригибаясь, добрался до полки. Казалось, что от жара воздух звенит — бывает такое, если печь сложена с дымоходом и долго топится. Шикарная парилка, от липы густой дух идет, целебный — благодать!
— Экстрима сегодня не будет, раздражающего эротического фактора нет, потому расслабимся.
На высокую полку лезть не стал, устроился на нижней, широкой. Лег на горячие выскобленные доски животом, распластался как препарированная лягушка. И выкинув из головы мысли, представил себя губкой и стал впитывать тепло в продрогшее на «мокрени» тело, и незаметно задремал…
— Пришла тебя сама попарить, девок подменять теперь буду!
От скрипа двери прикорнувший полковник вскинулся, но голос Ксении пригвоздил его к горячей полке. Боярыня стояла перед ним с распущенными волосами, сквозь ткань рубашки виднелись «альвеолы» сосков на небольшой упругой груди двумя холмиками. И фигурка стройная, «модельная», хотя о таком слове тут и не слышали. Красивая, что тут скажешь — смотреть приятно, да и на ощуп будет сладостна.
— Поддать квасом на каменку, Васенька?
От такого ласкового, чисто семейного обращения по имени, полковник обомлел, молниеносно осознав, что ему сейчас выдадут «крупный аванс» — иначе бы не приперлась сюда. А девушка не стала поддавать парку, рывком сняла с себя через голову рубашку.
— Жарко тут… А я красивая?
Глупый вопрос, но почему-то его женщины всегда задают. Но не та сейчас ситуация, чтобы беседы вести, когда гормоны взбурлили. И он обхватил ее, принялся целовать, куда придется, чувствуя как тело девушки словно «плавится» под его поцелуями и пальцами. Возбуждение нахлынуло мутной волной, и Василий Алексеевич зарычал подобно дикому зверю. Крепко схватил Ксению в объятия и вывалился с ней из парной. Завалил на приготовленное ложе и стал истово ласкать, пустив в ход все умение. И ему отвечали не менее горячо, стали осыпать поцелуями, пусть неумело, но чувствовалось, что молодая женщина «изголодалась» за вдовство. И когда отрывали губы в «кусачем» поцелуе, Ксения с закрытыми глазами чуть ли не кричала, сама дрожа от нетерпения и несдерживаемой страсти:
— Васенька, Васенька, возьми меня… Возьми! Муж ты мой, любимый…
В любое другое время от последних слов полковник бы в бегство ударился, но сейчас успел подумать краешком мозга, который никогда не был замутненным, что приятно, когда политический расчет совпадает с желанием. И втройне хорошо, когда еще и любовь прилагается к «личному делу»…
Русская баня разная бывает. Есть и такая, в духе «кустодиевском»…
Глава 32
— Бить нас будут долго и сильно, обстоятельно, скажу так. Если пронюхает Иван, что мы ему «измену» учинили, то огребемся по полной программе. Войско собрано огромное, в исторических рамках не укладывается никоим образом. Тридцать тысяч слишком много, чтобы новгородцы с такой ордой справились. Да их шапками просто закидают!
Андрей Владимирович посмотрел на «Сержанта» и сына — оба были на удивление спокойны, как и чекист. А вот Петрович задумался, что-то высчитывая про себя. Память тут же выдала незамысловатую циничную шутку — «это где же мы их всех похоронить сможем».
— На голодный желудок сабелькой сильно не помашешь, — спокойно отозвался «Сержант», ставший среди тверских стрельцов личностью почти легендарной. Все дело в воинском звании ветерана афганской войны, которое стало его прозвищем и жуткому набору англо-французских слов, вставлявшихся в речь по всякому поводу, и к месту, и совсем некстати. Кто-то из купцов, побывавших в аглицких и франкских землях, а такие имелись, решил с «бодуна», что он шотландец, сержант из гвардии французских королей. Типа стрелка Квентина Дорварда, о котором читали в детстве увлекательный роман. Вот пройдоха и выдал себя за него, не моргнув глазом и стал рассказывать стрельцам увлекательные истории. Понятно, что роман пересказывал по пьяному делу, всячески фантазируя, вернее «фонтанируя» событиями. Хорошо, что герцога Карла Бургундского уже убили в битве швейцарцы, а то бы пришел мстить в Тверь, пребывая негодующим «рогоносцем».
Что только по пьянке не способен поведать бывалый ветеран доверчивым слушателям, необремененным образованием как таковым, и знанием истории в частности. На их фоне даже Пашка казался академиком, а уж «Сержант», перечитавший массу исторической литературы, и попросивший девок вышить ему на платке желтыми нитками три королевских лилии, вообще непрошибаемый авторитет от музы Клио. Сей плат выдавал за подарок влюбленной в него герцогини, которых «злая судьба навеки разлучила», чем доводил доверчивых слушателей до слез.
Сентиментальный народ сейчас, даже у бородатых детей боярских, суровых и решительных, слезы из глаз текли!
— Да и кони без фуража дохнуть начнут. И есть еще одно обстоятельство — снегопады начнутся, маневр конницей будет существенно ограничен. Мушкеты на первое место выйдут — они лук вдвое кроют. И единороги есть, пусть полудюжина — четырехкилограммовые шрапнели метать могут. Долги ли всадники под «свинцовым дождем» выстоят, когда над головами бомбы рваться будут? Помещики не фанатики, и зазря гибнуть не пожелают!