Град Петра
Шрифт:
— Царица с ним и племянница. Та, сосватанная за герцога — в Мекленбург, кажись [94] ... Две Катерины, да на счастье ли? Темна вода во облацех.
Вобрав крошки мясистым носом, Ульян оглушительно, жмурясь от наслаждения, чихает. Доменико защитил ладонью свечу. Спросил, каково теперь губернатору.
— Кисло, Андреи Екимыч, знамо кисло. От государя прежней-то ласки нет. Сказывают, не поцеловал даже камрата своего, когда прощался.
— Что насчёт города?
94
...племянница.
— Свежего ничего, Андрей Екимыч. Колокольню государь помянул, чтоб поспешали.
Следственно, наказ прежний. Кроме работ в цитадели, строить на левом берегу Почтовый дом — вместительный, с ресторацией, с покоями для ночёвки приезжих, для разбора почты и для собраний. Продолжить канал от Невы к Мойке, через луг. На Троицкой площади отделать камнем Гостиный двор, а на Выборгской стороне начать госпиталь — каменный же. И конечно, радение особое о колокольне. Её, вздымающую гигантский шпиль, царь хочет увидеть как можно скорее.
Туда и лежит дорога архитекта, тысячу раз хоженная. Звонница растёт, два яруса закончены, летом прибавится третий. Там, почти бессменно, Земцов. Полушубок расстегнут, жарко ему. Румянец на щеках не от мороза — гонит вверх колокольню и восхищен ею.
А следом за Доменико в крепость вошёл Фонтана. Привязался в последние месяцы. Слушал разговор с Ульяной, а сейчас, незримый для гезеля, берёт кирпич, взвешивает на руке, саркастически улыбается:
— Купил тебя царь.
Разглядел печать главного зодчего. Ударил об стену кирпичом. Me разбился.
— Русские научились кое-чему. Однако не обольщайся! На болоте строишь.
Улучил момент, пристал, когда Доменико, набрав столичных новостей, ощущает некую зыбкость в почве, некую хрупкость в плотной, пылающей на солнце кладке.
— Спроси русского: чья это печать? Скажет — антихриста... Ты беспечен, друг мой! Эти своды упадут в один миг, Петербург зарастёт бурьяном. Город антихриста... Не смейся, милый мой! Представь — завтра переворот, Меншиков повешен... Алексей сильнее, за ним множество народа, за ним самые знатные семьи. Царь боится сына, да, боится.
Заглушить лукавый голос, завистливый голос, оживающий где-то внутри. Встать рядом с гезелем — сомнения его не посещают как будто. Он лучше знает, он русский. Он строит и любуется, верит в красоту, в прочность её, в непобедимость.
Фонтана не унялся:
— Ах, царь уезжает. Он очистил поле для сына. Весьма, весьма неосторожно...
Оказывается, родной диалект звучит иногда чуждо. Надоел земляк. Некогда спорить с ним.
Вечером зодчий сам вызвал Марио, несносного пророка. При нём писал в Астано племяннику Джузеппе, будущему зятю.
«Вы не сообщили мне, что вам рассказал Фонтана. Он воображает, что царь соблазнил меня деньгами, славой, этим и удерживает. О России болтают глупости, пугают вас. Дорогой Джузеппе, не оставляй мысль о контракте с царём, я помогу тебе! Царь в седле крепко, и противники его бессильны. Я же служу ему потому, что он желает добра своим подданным. Зло не купит
ЧАСТЬ 5
СЕВЕРНАЯ ПАЛЬМИРА
Славно в дороге! Где возможно — по воде, а неволей — по суше двигается высочайший путешественник. Дорогой знакомой, курсом западным. И всюду виваты, салюты в честь победителя шведов.
Есть ли музыка слаще!
А помнится, грезилось нечто подобное. Кнеллер, живописец превеликий, — тот сердился ведь... Что за причуды у чурбана московского! Море пиши ему, корабли пиши! Вот _ привязался, сумасброд, глава дико бразов, сыроядцев...
Глядите теперь! Палите из пушек, пойте хвалу! Свершилось то, о чём и помыслить не смел Питер Михайлов, гезель в чужих краях. Держава российская за Либавой окончилась, но безопасна Курляндия, где осталась родная племянница Анна, вдова злосчастного Фридриха. Моря досталось — сверх чаемого. Закрепить бы только миром сей прибыток!
Тому и служит вояж.
Катеринка — племянница любимая. Ямочки на пухлых, румяных щёчках, всегда весела. Достойна куда лучшего жениха, чем хилый, диковатый владетель мекленбургский. Но герцогство крупное, дружба с ним вот как нужна. Свадьба, а затем леченье в городке Пирмонт, на водах, — это цель государя ближайшая, а для ушей посторонних — единственная. Нет, не закончится в Мекленбурге намеченный маршрут. Задуман, по сути, смотр алеатам России, смотр перед акцией решающей. Собрать все силы альянса в одну армаду, высадиться в Швеции, поставить на колени упрямца Карла!
К Кёнигсбергу двигались морем. Царица с Нептуном не в ладах, но крепилась. Катеринка в матросской куртке, в шапочке, обтянувшей свёрнутую косу, лихо носилась по кораблю, лихо пила с офицерами. Качка ей нипочём. Пускай порезвится напоследок...
Устье Прегеля, громада замка тевтонских рыцарей... Как знакомо всё... Как смешон был Питер Михайлов...
Сидит за столом у курфюрстины Шарлотты, вилку держит в кулаке, хлеб от целого ломтя кусает... Таращится на картины, на разодетых слуг... Осьмнадцать лет тому, всего лишь осьмнадцать...
А кажись, столетне... Урон и стыд под Нарвой предстояло испытать, в Неву пробиться, заложить Петербург.
Прежде Кёнигсберг рождал изумление, теперь — ревность. Ишь, немцы! Нам бы в Петербург такие мостовые, такие портовые амбары — каменные, в три этажа, да подъёмники на блоках... Всюду приглядываясь к чужому, царь выискивает, что перенять для столицы, что купить, кого нанять...
Стараются об этом послы в разных государствах — особливо во Франции, питающей художествами всю Европу. Конону Зотову [95] было предписано:
95
Зотов Конон Никитич (ум. в 1742 г.) — деятель петровской эпохи; в 1715 г. отправлен во Францию для изучения организации флота.