Град Петра
Шрифт:
В конце марта, как всегда внезапно, прибыл царь. Работу похвалил, заспешил на верфь. Свершилось без пего. В апреле лёд подался, рухнул, форт благополучно осел, вкоренился в дно.
Царь вернулся в мае, принял форт, способный к бою. Ярусы обшиты досками, внутренние помещения отделаны, орудия поставлены. Назначил на 18 мая торжество — с залпами и фейерверком. Близость шведов на радостях не смущала — пусть смотрят и чешут в недоумении затылки.
Дал имя острову-форту. Кроншлот, ключ российской короны. В указе своём Пётр предписал: «Содержать сию цитадель с божьей помощью, аще случится, хотя до последнего человека...»
ЧАСТЬ 3
МОРСКАЯ
Три дня длилось торжество. Кроншлот, обкуренный ладаном, окроплённый святой водой, принял и возлияния винные. Пётр ходил по ярусам с чарой, которую непрестанно полнили, поздравлял офицеров и простых пушкарей, приказывая каждому осушить до дна. Бочку за бочкой вкатывали на причал. Потом, внезапно, лицо царя переменилось. Подозвал Брюса, выпалил:
— Смотри, Роман! Прозеваешь — повешу!
Веселье стихло. Пётр отбыл в Петербург, а оттуда к войску. Кампания 1704 года началась. Полки, зимовавшие в Пскове, в Новгороде, пришли в движение. Многое должно решиться нынешним летом. А все кругом мешкают, начиная с Шереметева. Снова удручают фельдмаршала царские понуканья — «Извольте для бога делать наискорее!», «Как возможно поспешать!».
Как всегда опережая время, Пётр уже вздымает мысленно стяг виктории в Дерпте, в Нарве. Два направления сей кампании, два шведских оплота на южных пределах Ингрии... В руках российских они важная преграда для Карла, вздумай он поворотить из обглоданной Польши вспять.
Стало быть, — рассудил Пётр, — стратеги Карла будут немало встревожены наступлением русских. Надо полагать, учинят манёвр отвлекающий, остриём к Петербургу. И с вящим против минувшего года упорством. Шпиль Петра и Павла, вознёсшийся над Невой, — бельмо шведскому глазу.
Предвиденье оправдалось.
Король Карл, узнав из Стокгольма о приготовлениях царя, возмутился:
— Дворцовые шаркуны! Они обещали мне загнать в ловушку этого безумца. Ноющее старье! Гнилая салака... Где же настоящие скандинавы?
Камергер Адлерфельд, летописец похода, занёс в свой дневник суровый ответ короля. Его величество не отпустит ни одного солдата. Бездарные вояки, бессильные перед варварами, помощи не заслуживают.
Немощного, измученного подагрой Крониорта сменил моложавый, азартный Майдель. Отстранён и Нумерс, на его месте Депру, моряк более опытный, знаток операций десантных. Снова разверзлись клещи — угроза Петербургу с моря и с суши.
Девятого июля Пётр находился под Дерптом. Артиллерия разных калибров стянута к фортеции — задуман обстрел сокрушительный, «огненный пир». В этот день часовые Кроншлота увидели на горизонте вражеские паруса — плотное белое облако, подгоняемое западным ветром. Оно приближалось медленно. Вице-адмирал Депру очутился в водах незнакомых, эскадра опасливо теснилась в узкостях среди песчаных перекатов. Отдельные корабли различались с трудом. Один линейный, семь фрегатов, стайки мелких посудин...
Тотчас отправили гонца в Петербург. Комендант Брюс, выслушав новость, подивился:
— Линейный-то на что?
Гонец, преусердный унтер-офицер из мужиков,
— Вот и я в сумлении — на что? Должно, пужает.
Разузоренный, облепленный резными чудищами левиафан выглядел в «финской луже» скорее неуклюже, чем страшно. Однако орудий на нём десятков шесть, а солдат вместит целый полк. Плавучий форт вышел против Кроншлота.
Брюс не счёл нужным извещать царя. Зачем беспокоить попусту. — Дерпт далеко. Напомнил унтеру наставление Петра — оборонять крепость до последнего. «И когда неприятель захочет пробиться мимо оной, стрелять, когда подойдёт ближе, и... так стрелять, чтобы по выстрелянии последней первая пушка была готова и чтоб даром ядер не терять».
Вскоре с залива явственно донеслась канонада. К вечеру бой утих, Кроншлот уведомил, что шведы отошли. Урона не причинили, понеже линейная громадина близко подступить не смогла, ядра не долетали. А русские пушки, оказалось, бьют дальше. Королевские суда попали под огонь перекрёстный, с форта и с батареи, что на острове Котлин.
Следовало ждать и Майделя. Посты, расставленные по выборгской дороге, углядели знатное число пехотинцев. Переправились через реку Сестру, маршируют к Петербургу. С гиканьем, с трубным рёвом кинулись навстречу две тысячи конников. Чубатые запорожцы в широченных шароварах, увешанные клинками и пистолями, чалмоносные лучники-татары, эскадроны драгун, приданные блюсти порядок. Однако не сдержались они... Лавина сшибла, развеяла шведский авангард, понеслась, опьянённая лёгким успехом, пока не напоролась на пушки. Смешалась, отхлынула с потерями.
Минуты не промедлил Брюс. В тот же вечер тысячи лопат вонзились в землю — солдаты и работные люди, снятые с городовых дел, рыли траншементы, гнезда для артиллеристов, насыпали брустверы. В одну ночь, к утру 12 июля, сотворили непрерывный заслон по краю Городового острова, лицом к северу. Майдель не чаял подобной расторопности от «русских медведей». Шведы без выстрела пересекли Выборгскую сторону, опустевшую, безмолвную, и начали рубить плоты, спускать их в протоку, как вдруг берег озарился вспышками, загремел убийственно. Орудия, фузеи, мушкеты палили в упор. Противник залёг, окапывался, Майдель, несмотря на тяжёлую убыль, упрямился: вот он, Петербург, почти что взят!
Четыре часа длилась жестокая перестрелка. Майдель убедился наконец, что русских не сбить. Полки его, измотанные, поредевшие, потянулись обратно к Выборгу. На пути, около полудня, к генералу прибежал ординарец от Депру: адмирал просит подмоги. Шлюпки, шнявы, плоскодонные барки рядом, в заливе.
— Заверьте его превосходительство, — хмуро выдавил Майдель, — в моём глубочайшем уважении.
— И только?
— Да.
Мимо везли раненых; с телег в дорожную пыль капала кровь. Тягостное отступление. Юный офицер недоумевал: неужели нечем помочь флоту?
— Десант исправит положение, — умолял он. — Мощный десант... Две тысячи ваших солдат...
— Две? Какой пустяк! — зло усмехнулся генерал.
Отказать, однако, невежливо. Вызовет скандал, гнев короля. Две тысячи наскрести можно. Но это много... Чего доброго, Депру действительно прорвётся в Неву. Повеса Депру, хлыщ, пропахший женскими духами, тщеславный полуфранцуз. Пожалуй, ему одному достанутся лавры победителя...
— Тысячу и то вряд ли смогу... Так и быть, из братских чувств к его превосходительству...