Град разбитых надежд
Шрифт:
Укуса… на мгновение Джоэл снова испугался, снова вернулся к мыслям о том, что его превратили в какое-то существо, накачали тем же снадобьем, что дало преступнице Грете шанс выйти за стену. А если… Если что? Слишком много загадок, слишком много противоречий.
В тот вечер Джоэл больше не думал. И странным образом простил всю ложь Джолин, пока предавался страсти с распаленным и жаждущим близости Ли. Похоже, любимый и правда хранил верность все это время. Потому они доходили до изнеможения, то погружаясь в дремоту, то вновь сплетаясь клубком алчущих змей. Они не боялись обратиться в эту ночь, Ловцы Снов оставались пустыми. Кошмары не посещали мансарду, и постепенно отступала вся душевная боль, глупая и ненужная, все обвинения, точно Ли без слов научил прощать.
Джолин… Джолин… Мысли о ее мучениях не покидали даже в минуты забытья и бесконечного упоения. Джоэл обнимал Ли и возвращался к изначальным намерениям спасти Джолин из пекарни. Теперь они существовали только втроем в его маленьком мире застывшего времени. Мире, где длился один счастливый миг. И ради этого мира стоило продолжать борьбу.
А пока только Ли умиротворенно дышал над ухом, и Джоэл привычно гладил спину возлюбленного. Больше они ничего не боялись и никому не завидовали. Эта ночь принадлежала лишь им. Рушились всякие преграды и условности, раскрывались все секреты. Кроме одного. Его собственного. И словно прочитав мысли, Ли вдруг начал тихий предрассветный разговор:
— Джо…
— Не спится? Что там?
— Нет, ничего, это я так… — слегка засомневался Ли. — Джо, а ты чаще встречался с парнями или с девушками?
— С девушками. С парнями обычно не встречался, а так… развлекался. Но вообще чаще всего с девушками, — признался Джоэл.
— А я наоборот… — рассмеялся Ли. Что ж, об этом Джоэл всегда подозревал. Но любимый подводил к чему-то другому.
— Да, а я вот развлекался… Потом появился ты.
Ли широко улыбнулся, как умел только он, открыто, но хитро:
— Так я… первый?
— Не совсем.
— Расскажешь? У тебя, кстати, должок. Насчет кошмаров и прочего.
Джоэл замер и испытал малодушное желание наспех одеться и снова сбежать в трактир на Рыбной Улице. Или на обугленный пустырь. Куда угодно — лишь бы не рассказывать. Он не стыдился своих воспоминаний, как Ли, но считал, что облечение их в слова принесет невероятную боль. Впрочем, после правды о Джолин, после того, как он признался себе в дурной зависти чужому счастью, дела далекого прошлого уже вряд ли ранили бы сильней. Поэтому Джоэл ответил:
— Да, пожалуй, самое время. В голове сейчас такой сумбур, что из нее можно выудить все, что захочешь. Тем более… это же ты.
— Так расскажешь? — Ли выжидательное повернулся лицом и подпер рукой голову, всматриваясь в лицо. Он готовился выслушать, что угодно. И Джоэл понял, что настало время поделиться, хотя он не причислял себя к хорошим рассказчикам.
— Расскажу… Расскажу о том, как я… Как я стал охотником… Вернее, не совсем… О том времени, когда я впервые полюбил.
— Так вот, в чем дело! Полюбил парня, ведь так?
— Да. И нет… В общем, только не перебивай.
— Хорошо, — кивнул Ли и умолк. Джоэл несколько раз вдохнул и выдохнул, наводя относительный порядок в голове, а потом речь полилась сама собой, как будто повествовал не о себе, о ком-то другом.
— В приюте имени Сестры Джоэлины было очень тесно. У нас стояли двухъярусные кровати, одноместные. Но из-за количества сирот на одноместной спали по двое. Получалось, что в комнату вмещалось вдвое больше тощих никому не нужных мальчишек. Мы почти не видели внешний мир. На улицу нас выводили редко, там сложнее следить за группой непослушных детей, поэтому и общались мы только между собой. Из женщин знали только воспитательниц. Но какие это женщины — надсмотрщицы. А уж про воспитателей-мужчин лучше вовсе не рассказывать, что они творили…
— У вас там было, как в тюряге, — все-таки перебил Ли. Джоэл только обрадовался: рассказ уходил явно не в ту сторону. Ему не хотелось пересказывать, как их били то розгами, то палками за малейшую провинность, как кормили пригоревшей овсянкой и тухлым мясом. Такие истории поведал бы, наверное, каждый сирота.
— Да, немного похоже. Иерархия, как в тюряге: старшие издевались над младшими, проверяли, кто может стать их подручными, кто будет объектом издевок. Я был крупным и сильным, не примыкал ни к одной банде. И бил первым. Так уж мне повезло. Никто не смел красть у меня полотенца или башмаки, — не без хвастовства заметил Джоэл, но голос предательски срывался, выдавал с головой: — Зато мой сосед по койке рос хилым. Ему доставалось, но он молчал. А я злился и мстил за него, как умел. За это меня частенько сажали в карцер.
Джоэл помнил стены без окон и темноту, глухую темноту вокруг. Он и не предполагал, что во взрослом возрасте добровольно пойдет в такие же клетушки, которые в цитадели выписывали охотникам. В приюте их хотя бы не пристегивали кожаными ремнями.
— Не представляю, что ты был хулиганом! — не верил пораженный Ли.
— Я и не был. Дрался-то я не за себя. Но бил я крепко, всегда до крови, так что в карцер сажали за дело. Но я терпел, потому что у меня был друг. Ну, так я и привык защищать его. А в пятнадцать лет понял, что влюблен. — Джоэл признался легко и буднично, но потом задумался: — Даже не понял… А ощутил! Никто не пытался говорить мне, что это как-то неправильно. Потрясающее чувство, когда мы вместе лежали на этой тесной одноместной койке. Он спал, а я слушал его дыхание. И каждый вечер обещал себе, что скоро расскажу ему обо всем. Что мы сбежим из приюта и будем неразлучны. Только… признаться я не успел.
— Его… — Ли осторожно сжал руку Джоэла, поддерживая и немо прося рассказать до конца.
— Да, его убили сомны, — шепотом охнул Джоэл и замолчал, крепко зажмурившись, но потом продолжил, снова тоном сказителя, будто случилось все не с ним: — Ловцы Снов давно не меняли. И один из ребят превратился. Как-то начался пожар, наверное, от лампы, была суматоха. Воспитатели не пытались никого спасти, боялись только за свои гнилые шкуры. А на окнах висели решетки. Все кинулись к дверям, случилась давка. Мы с другом выбирались, как могли, да еще вытаскивали младших. Его ведь всегда били, тут бы сломаться и озлобиться, а он продолжал защищать более слабых. Мы заходили в дым и выносили малышей, вытаскивали из-под кроватей, из шкафов. Они ведь… так боялись. А мы думали, что справимся. Вернее, я думал. А друг не отступил, пошел со мной, сказал, что никогда не бросит… Но потом… из дыма вышло чудовище. Я не успел, ничего не успел сделать. Сомн оказался быстрее.
Воцарилась давящая тишина, последний заслон раскололся фарфоровой плиткой. Все тайны иссякли, не уходило лишь тягучее чувство старой утраты, такой же невосполнимой, как и смерти всех близких людей. Все они оставляли выболевшие отметины на полотне души, и оно постепенно чернело от горя и разлук, которые устраивала жадная вечность. Но рядом еще оставался Ли, который рассеял неловкое молчанье короткой искренней фразой:
— Мне жаль.
— Это было больше двадцати лет назад, — оправдывался Джоэл. — После того случая приютом заинтересовались Охотники, и я вызвался добровольцем на обучение. Вот и все, вот и весь мой секрет.