Град Темных Вод
Шрифт:
— О.
Вероника захлопала ресницами.
— У всех есть свои маленькие недостатки, — в улыбке Стаса не наблюдалось и тени раскаяния. — Ты вот зависаешь в вирте, так, что потом не добудиться. Я — эстетствую.
Она рассмеялась, легко и звонко — неловкость за «просып» как рукой сняло.
— Работаем, — затушив недокуренную сигарету, махнул рукой в направлении станков куратор.
Вал заявился, когда его уже никто не ждал. Восхитился (с виду — не притворно) обеими работами, подтвердил, что намерен их приобрести.
— Стасов портрет отправится
— Пожалуй, говоря о характере модели, кое-кто упустил из виду манию величия, — попеняла Стасу девушка.
— Учебный момент, — невозмутимо ответил куратор. — Должна же ты научиться подмечать хотя бы самые очевидные черты в натурах?
— Тебе в какой форме удобнее принять вознаграждение? — проигнорировал выпады в свой адрес Вал. — Карта, наличные?
Размер вознаграждения при ней никак не обговаривался, и она не собиралась поднимать этот разговор.
— Наличные, — Вероника отодвинулась от холста, оценивая завершенный портрет. — Половину. А остаток Стасу. Какой-нибудь полезной мелочи купить детишкам, карандашей там или ластиков. Ладно?
— Ладно, — Вал изогнул удивленно свои замечательные брови. — Стас, на минутку.
Пока мужчины общались в некотором отдалении, Вероника выбрала самую тонкую из своих кистей, набрала немного краски и поставила в левом нижнем углу размашистую — такой уж был почерк — подпись: Белозерова. Без имени. А что? Авторская печать вообще имени не содержит, а функцию обозначения авторства выполняет!
— Да, за подсказку о демонах — плюс тебе в карму! — донесся до художницы голос Вала.
— На здоровье, — откликнулась Вероника. — Наслаждайся!
Что-то пробурчал Стас, она не расслышала, да и едва ли он сказал что-то новое. Она смотрела на свою работу — первый удачный мужской портрет — и что-то внутри нее настоятельно требовало продолжения. Вдохновение не отпускало, и нужно было найти ему выход.
Хлопнула входная дверь.
— Завтра заедет забрать, пусть подсыхают, — сказал за ушедшего Вала куратор. — Тебя домой?
— Не-а, — тряхнула волосами девушка. — Я одолжу станок? Он же влезет в багажник?
Стас дважды кивнул.
— Тогда меня до набережной… без разницы какой, просто к Неве.
Она писала на промозглом ветру, пока не задеревенели пальцы. Буйство волн, почти черных после шторма, твердь искусственных границ-берегов из гранита. Мрачное небо, тонкие лучи солнца, озорно пробивающиеся сквозь тучи. Холод и красоту, движение и непоколебимость.
Из такси (отдельная история, забирать художницу не по конкретному адресу, а с набережной, напротив такого-то дома, согласились далеко не сразу) до скамейки у парадной пришлось выгружаться в два захода: сначала холст, также одолженный у куратора, а потом уже станок. Краски не высохли, тут не работала функция — убрать в инвентарь, чтобы проделать это мгновенно, поэтому нужна была осторожность в обращении с полотном.
«Вряд ли кто-нибудь сопрет деревянный станок, пока я доеду до квартиры и обратно», — предположила Вероника, оставляя этот самый станок у скамьи, чтобы транспортировать первым заходом наиболее ценное — картину. «Ну разве что дворники решат, что до мусорки не доперли»…
Процесс похищения станка представителями незаменимой для города профессии так живо рисовался в голове Вероники, что на обратном пути до скамейки она тихонько напевала: «А может это дворник был. Он шел по сельской местности» [9] …
Станок стоял там, где она его и оставила, ни дворники, ни злые страусы на него не покушались, так что пришлось ей затаскивать неудобную конструкцию по ступенькам, затем через высокий порог, подпирая плечом тяжеленную металлическую дверь. Когда дверь придержали, Вероника вздохнула с облегчением.
9
Э. Успенский. «А, может быть, ворона…»
— Спасибо!
И только после успешного перемещения станка внутрь парадной обернулась.
— Вал?!
— Ник? — не меньше Вероники изумился неожиданный помощник.
— Нет-нет-нет-нет, — скороговоркой забормотала она, зажмурившись, чтобы не видеть оранжевую футболку — другую, не ту, что музыкант надевал для позирования, немного светлее. — Простите великодушно, восьмой этаж, мандарины…..! Нет!
— Молодые люди, вы проходите или ругаетесь? — за спиной Вала остановилась ухоженная дама за сорок, которую Вероника не могла припомнить в числе соседей.
«Этого… пакостника мандаринового я тоже, как соседушку, припомнить не могу. А вот он — есть!» — скрежетнула зубами девушка.
В лифт они заходили втроем: Вероника, Вал, придерживающий станок и одариваемый взглядами, полными ненависти от Вероники, и дама, не без интереса разглядывающая «попутчиков».
— Этаж? — спросила дама, устав, видимо, таращиться.
— Седьмой, — с тоской в голосе отозвалась девушка (вспоминался потоп в кухне, бродящие по этой кухне человечки, страстное желание — не прошедшее и по сию пору! — убить или хотя бы покалечить козла, устроившее ей это «приключение»).
— Седьмой, — раздраженно повторил за ней Вал.
Вероника открыла было рот, чтобы выматерить нахала, но присутствие чужих ушей охладило пыл.
Дама ехала на девятый, посему недолгое совместное путешествие прошло в молчании.
— Ты! — замахнулась на вышедшего за ней парня Вероника.
На языке вертелось слово «бабуин», хотя приносил ей «соседушка» мандарины, а не бананы, и внешне не особо напоминал обезьяну, спустившуюся с пальмы… Помотав головой, чтобы отогнать нездоровые ассоциации, девушка открыла дверь.