Граф Алексей Андреевич Аракчеев
Шрифт:
благополучно царствующего Государя Императора Николая Павловича и супруги его) делает
довольно вероятными подобные рассказы. Несмотря на то, в народной памяти живет холодный и
строгий его образ; эти выразительные, крупные, как бы из камня иссеченные черты лица, седая,
гладко выстриженная голова; гнусливое произношение речи и самая речь грубая, отрывистая,
металлическая. В частых своих путешествиях с нашим ангеломxxvi[v] неразлучный его
аггел xxvii[vi] не старался быть любезным ни с кем и явно говорил неприятные часто вещи как лицам,
так и толпе. У меня еще теперь свежа в памяти сцена, происходившая у графа Аракчеева с одной
из просительниц, осаждавших Государя в проезд его чрез Серпухов в 1823 годуxxvii [vii]. Графу
поручено было отобрать от нее нужные указания и сведения о ее деле. Выслушав рассказ, может
быть, довольно несвязный, граф с нетерпением закричал на нее: «Стыдно вам, сударыня,
беспокоить Государя такими пустяками. Вы должны идти и просить по порядку». На это неробкая,
как видно, просительница отвечала ему: «Ваше сиятельство. Я шла по порядку, но меня принудили
к беспорядку». Сцена эта происходила на крыльце Государевой квартиры при многочисленном
стечении верноподданных.
Дошла до нас память о непреклонности его воли, неутомимости нрава и ничем не подкупной
строгости правил. В самом семействе моем был случай, который довольно резко обрисовывает
одну из сторон этого замечательного в современной нашей истории характера. Брат мой,
служивший, как говорили тогда, на поселениях Аракчеева, имел неосторожность впасть в дело,
могшее иметь весьма важные последствия. За подачу рапорта баталионному командиру с
дерзкими будто выражениями он был арестован и предан военному суду. Все считали погибшим
моего брата. Батальонный командир имел связи и могущественное покровительство.
Правительство, напуганное сколько заграничными, столько и домашними событиями подобного
рода (это было в 1823 году)xxix[vii ], смотрело с крайнею неприязненностию и предубеждением на
происшествие этого свойства в гвардии и армии, и нельзя было ожидать какого-либо снисхождения
со стороны графа Аракчеева, считавшегося как бы воплощенным началом, руководившим тогда
действиями правительства. Несмотря на все это, материнское сердце, не знакомое с расчетами
политической, государственной необходимости, изыскивало все возможные средства к спасению
сына от неминуемой гибели. В числе средств, большею частию химерических, безрассудных,
слабых, народилась и надежда на
сильной графини A.A. Орловой, по некоторым отношениям покровительствовавшей нашему
семейству. Она обещала сделать все, что было в ее возможности, и сдержала свое слово. В
приезд, едва ли не последний, покойного Государя в Москву в августе 1824 года графиня Анна
Алексеевна давала огромный для него бал в своем доме за Москвой-рекою, ныне обращенном в
Александрийский дворецxxx[ix].
Улучив минуту возможности, графиня отозвала графа Алексея Андреевича в одну из дальних
комнат и там, передав ему коротко историю моего брата, умоляла его о пощаде. К большему
убеждению она сочла нужным тут же представить ему расстроенную сильно мать нашу, не
могшую, разумеется, сказать от слез, и этим чуть было не испортила всего дела. Граф, не
любитель, как видно, мелодраматических сцен, нахмурил более обыкновенного свои седые брови,
взял записку о деле и сухо отвечал как графине, так и матери, что «это дело не его, а военного
суда и будет рассмотрено в свое время и своим порядком». Надежд было мало. Прошло несколько
месяцев ожиданий, для матери весьма мучительных, и вдруг, к крайнему всех удивлению,
получается посредством почты на имя моей матери пакет за печатью штаба графа Аракчеева, в
котором заключал ось извещение о решении дела моего брата. Приговор военного суда о
разжаловании в солдаты без выслуги смягчен был графом в шестимесячное крепостное
заключение, и он спешил известить о том мать, помня как говорилось и бумаге, «ее ходатайство,
столь хорошо рекомендующее сына». Этот ответ жестокосердого и неумолимого временщика
хранится у матери моей в месте подле дедовского благословения, образов, с письмами сыновей.
Но простите за отступление. Обратимся к нашему рассказу.
Рассказ этот предпринят, могу уверить, мною не для того, чтобы втеснить в него, как нынче,
впрочем, принято, свою жалкую личность, а единственно, чтоб сохранить один замечательный,
если он справедлив, случай, относящийся некоторым образом к частной, домашней жизни графа
Аракчеева, если только люди этого разряда могут сходить в нее, забываться, так сказать, от
ежечасного повторения своей роли. Вот этот случай, рассказанный мне особою весьма почтенною
и заслуживающею доверия.
«Ты знаешь, — говорила мне эта особа, — что молодые лета мои я провел большею частию в
доме князя П.В. Лопухина, покровительствовавшего еще и отцу моему и заботившегося о моем