Граф Феникс. Калиостро
Шрифт:
– Что вы говорите, ваше превосходительство! – возразил князь Кориат. – Успокойтесь. Ничего подобного быть не может. Во всяком случае, я распоряжусь послать за врачом.
– Не надо, погоди. Врач не поможет. Все в руках Великого Кофта и его посланника, графа Калиостро. О-о-о! Великий Кофта, помилуй меня, я никогда больше не буду сомневаться в тебе и твоем могуществе.
– Но кто же сей Кофта? – изумился секретарь.
– А я разве знаю? Вероятно, какой-нибудь сильный магик или планетный дух. Хотел бы я призвать Калиостро, но боюсь. И если он может исчезать сквозь стены и наказывать непочтительных, то ведь может в сию минуту видеть и слышать нас! Ну, я прошу извинения! Ну, я виноват! Что же еще вам нужно, граф? – обратился Елагин с мольбой к пустому пространству.
Тут князь заметил, что старик стал заговариваться и бредить. Пощупав пульс, он удостоверился в лихорадке. Дело принимало дурной оборот. Иван Перфильевич продолжал бормотать что-то о Кофте, графе Калиостро, просить прощения у невидимых духов, причем рассказал и про свой танец, ставший причиной несчастья, путал Габриэлли с графиней Санта-Кроче, с Сиреной [85] и Афродитой. Лоб его пылал, старик совсем расхворался.
Чувствуя, что ни лавровишневых капель, ни собственных познаний в медицине тут явно недостаточно, князь позвал камердинера и приказал ему немедленно послать карету за домашним доктором князя Потемкина. И тут больной затих, успокоился и заснул. Время тянулось бесконечно долго, наконец приехал доктор.
85
Сирена – в древнегреческой мифологии полуптица-полуженщина, своим пением завлекавшая моряков в опасные места, где они погибали.
– Ах, князь, еще минута, и меня не застали бы в Петербурге. Я и теперь ужасно спешу, – говорил доктор, войдя в кабинет Елагина, где находился Кориат, – Я отправляюсь в Островки, на дачу светлейшего, куда и княгиня Варвара Васильевна с мужем своим и болящим младенцем выезжает, ибо младенцу должно дать перемену воздуха. Но что у вас? Посланный не мог мне ничего толком объяснить. Вы кажетесь чрезвычайно встревоженным. Что приключилось с его превосходительством?
– Иван Перфильевич поскользнулся и упал, я осмотрел ногу, но перелома не обнаружил. Он немного успокоился. Но потом пульс участился, явился в голове жар и как бы бред. Только перед вашим приездом он снова уснул.
– Какое несчастье! Корпуленция его превосходительства и подагрические его наросты мне несколько известны. Преклонный возраст, волнения от бессонной ночи, ранний фриштык с устресами, которые в сей весенний месяц начинают уже быть вредны, выпитое вино – все ударение на органические составы могло сделать, а переполнение жидкостями произвести фантомы воображения. Принять и то надо во внимание, что господин Калиостр какими-то ядовитыми порошками курил. Я сейчас осмотрю больного. Кстати, о чем он бредит?
– О Великом Кофте. Убежден он, что болезнь его послана сим таинственным Кофтом в наказание.
– Но возможно ли предаваться сему суеверию?! Этот явный шарлатан и промышленник Калиостр своим Кофтой приводит в сумасшествие почтеннейших и знатнейших особ обоего пола. Поверите ли, что и князь Сергей Федорович Голицын к тому же склонился, когда здоровье младенца племянницы светлейшего резко ухудшилось. Он твердит, что то мщенье Великого Кофты за непочтение к его посланнику. Готов был броситься к Калиостру с извинениями, но я решительно восстал. Младенцу лишь нужна перемена воздуха и пользование теплой водой снаружи и при помощи клистиров внутрь. Промывать и промывать! Постоянно промывать!
– Так и Голицын уверовал в Кофту? – задумчиво спросил секретарь.
– Весь свет идет за Кофтой! Таково расположение умов. Явился Месмер, – все бросились за ним: завели чаны, составляют живые цепи, конвульсируют. Вот хотя бы супруга правителя дел светлейшего – госпожа Ковалинская – ярая месмеристка. И господина Калиостра видела в состоянии месмерического опьянения через двойное зрение, якобы к ней подошел и возложил на голову ей руки. И спит и видит этого сего Калиостра, о котором из Курляндии получила известия. Вот и вы, любезный князь, от Калиостра, супруги его и Кофты стали впадать в нервозную задумчивость! Вообще вид ваш показывает томность и несвежесть. Так всеобщее приращение роскошей, нежный, женский род жизни, неукротимое чтение романов, Вертеровы чувствования [86] поделали из наших цветущих юношей увядающих стариков, и сии ныне бродят между нами, яко тени или пустая лузга наших атлетических предков! Хе-хе-хе! Не сердитесь, князь, но бледний отлив в лице и как бы лунатическое в нем остолбенение меня в изрядном расстройстве нервов ваших удостоверяют. Позвольте пульс ваш! Ого! Вы сами лихорадите. Промывательное вам необходимо, и шпанская муха на затылок. Полезно при сем электризование. Когда пускают из иглы электрическую струю возле головы и вдоль хребетной кости, происходят удивительные действия в излечении слабости жизненных духов! Но войдем к нашему почтенному болящему. Полагаю, что должно ему кроме обязательного промывательного пустить немедля кровь. Затем, ежели объявится внутреннее воспаление от зашиба в органах, подвергнуть должно большого ртутному лечению с электризованием.
86
Вертеровы чувствования. – Имеется в виду Вертер – герой романа И.-В. Гете «Страдания юного Вертера» (1774), несчастливый в любви, сентиментальный юноша.
– Как? И ртуть, и электричество одновременно? – удивился князь Кориат.
– Всенепременно, – отвечал доктор. – Всенепременнейше! Яко металл, яко жидкий металл, который круговращение крови разделяет в бесконечно дробненькие шарики по сосудцам, должна ртуть действовать подобно громовому отводу, электричество тела к себе привлекать, сквозь мозги или ноги купно с течением крови. И по всем закоулочкам проницать тем сильнее, что ртуть после золота тяжелейший, плотнейший и холоднейший металл, который температуру теплоты очень много в себя может принимать прежде, нежели по насыщении опять от оной опорожняется. Говорю вам сие, князь, как ученому человеку. Войдем же теперь к почтеннейшему больному!
Конец ознакомительного фрагмента.