Граф и Анна
Шрифт:
А ф р о д и т а (поддакивая с удовольствием). Да уж точно – у нас здесь не столица! тут нужны не модные выкрутасы, а умение твердо стоять на ногах? у нас, ежели ты не твердо стоишь на ногах, вмиг упадешь на землю, да так при этом лоб себе расшибешь, что может быть уже и не встанешь совсем!
К у б ы ш к а (льстиво поддакивая). У нас нравы известно какие! нам палец в рот, пожалуйста, не клади!
А ф р о д и т а (радостно продолжая, с удовольствием посматривая на К р а с а в ч и к а). У нас от женщины требуется немного. Чтобы, во-первых, не драла нос, как модные барышни из столицы; чтобы была солидной и в теле, за которое тебе не стыдно перед товарками, и которое нравится нашим мужчинам; потому что оно не растает на солнце и не исчезнет под первым же дождичком; потому что если уж взялся за такое солидное тело, то взялся наверняка и надежно, как за крепкий корабельный канат, или за бочку с засоленной сельдью. (Благожелательно улыбается
Ч е с н о ч о к (возражая). Уж не скажи, Афродита, не обязательно иметь полное тело для того, чтобы ужиться в этих местах; у меня, например, не такое уж и крупное тело, а между тем многие, – и это тебе, Афродита, прекрасно известно, – предпочитают обходить меня стороной.
К у б ы ш к а (хихикая). Еще как предпочитают, Чесночок, еще как предпочитают! некоторые из наших женщин так бы и бросились на тебя из-за угла, так бы и вцепились в твои редкие сивые патлы, так бы и повыцарапали ногтями твои наглые и лживые глазки, так бы и поддали тебе ногой по одному тощему и костлявому месту! (Подпрыгивает от возбуждения на стуле, демонстрирует жестами только что сказанное.)
Ч е с н о ч о к (не обращая на К у б ы ш к у ни малейшего внимания). И потом, твоя прекрасная Анна совсем не полная, скорее наоборот.
К р а с а в ч и к (досадливо морщится). Прошу вас, не говорите мне сегодня про Анну! Анна живет в мире иллюзий; она не понимает реальностей жизни в этом Богом заброшенном городе, в котором не место вредным мечтам; в котором женщины должны лишь рожать и выполнять работу по дому, быстро стареть и вечерами сидеть на веранде, развлекаясь местными сплетнями, и, если есть такая возможность, обществом молодого мужчины, вроде меня. Анна никак не расстанется с детскими воспоминаниями, с этими проклятыми полянами, покрытыми весенними первоцветами, среди которых дала она обещание одному идиоту (кивок в сторону Г р а ф а) стать в будущем его законной женой. (Кричит, грозит пальцем в сторону улицы.) Но идиоты, моя любезная и смешная мечтательница, никогда не становятся взрослыми большими людьми, они вечно пребывают в мире детских снов и мечтаний; их удел – старая, изъеденная древоточцем веранда, на которой стоит такое же старое кресло; да грубые насмешки окружающих их взрослых и солидных людей; да шпильки, да булавки, да острые отравленные коготки, которые запускают в них местные кумушки; потому что кому же и запускать шпильки под кожу, как не бессловесным мечтателям-идиотам, всегда покорным и готовым стерпеть любую обиду; ставшими вечной отдушиной для местных злых и несдержанных нравов. (Вскакивает на ноги, кричит в сторону улицы.) Нет, клянусь адом и своей погибшей душой, а также погибшими душами живущих в этом городе ведьм (насмешливый реверанс в сторону кумушек), что, не будь я Красавчиком и без пяти минут владельцем местной пивной, в которой Анна вот уже несколько лет протирает столы и подносит залетным матросам пенное дешевое пиво, если я в конце-концов на ней не женюсь! Да, не женюсь, причем очень скоро, ибо идиоты никогда не станут нормальными, а время в конце-концов сделает свое нужное дело! (Отдувается, садится на стул, отирает ладонью лоб.)
К у б ы ш к а (льстиво). Умаялся, бедненький! Весь день работал в пивной, стаптывал подметки на каблуках, протирал локти за стойкой, драл горло на разную заезжую шваль, пропившую уже все, что можно было пропить и пропивающую уже такие обноски, которые никому и даром не надо. Скажи, Красавчик, как терпишь ты всю эту непотребную публику?
К р а с а в ч и к (криво усмехаясь). Как терплю я всю эту публику? как отпускаю им дешевое пенное пиво, в которое давно уже мог бы подсыпать сладкой крысиной отравы? как не перегрызаю им горло, стоя по двенадцать часов у стойки за краном, который временами напоминает мне крупнокалиберный пулемет, заряженный бесконечно стреляющей лентой? как я вообще не сошел с ума при виде всей этой публики, застрявшей в нашем порту, как в грязном всемирном отстойнике? а так и терплю, подруга-Кубышка, так и держусь до последнего часа, до момента, когда останешься один на один с грудой грязных монет и бумажек, собранных за день непосильных трудов; до момента, когда можно, не торопясь, их пересчитывать, перекладывать из ладони в ладонь, предаваясь тихим и приятным мечтам. Мечтам о таком же вот тихом вечере, на веранде, в кругу, черт возьми, законных жены и детей, а не этих ваших свирепых рож, от которых становится еще более тошно, чем от целого дня работы за стойкой! Провалиться бы вам с вашими рожами в тартарары! что за город, – ни одного человека нормального не найдешь, того и гляди, воткнут тебе нож в брюхо по рукоятку!
Ч е с н о ч о к (ехидно). Но два-то человека в городе тебе точно нож не воткнут. Анна не воткнет, и Граф не воткнет. Выходит, что они и есть самые лучшие люди в нашем чудесном городе!
К р а с а в ч и к (зло). Провалиться бы им на месте, этим двум лучшим людям! как они у меня в горле засели! (А ф р о д и т е.) Неси-ка лучше портвейн и карты, самое время сейчас выпить и сыграть в дурачка.
А ф р о д и т а молча встает, уходит в комнату, и возвращается оттуда
К о м п а н и я пьет, затем начинает играть. Слышатся восклицания: “Семеркой, семеркой ходи!”, “Подкинь ему козырного!”, “Режь черву, бей пикой!”, “Эх, шляпа, а еще в карты садишься играть!”, и пр.
Г р а ф, как обычно, молча смотрит в сторону моря.
Явление седьмое
Из– за попорота выходят С т а р и к и А н н а.
С т а р и к (подталкивая А н н у вперед). Нет, ты скажи, ты скажи наконец ей все, что ты хочешь. Скажи наконец этой старой жирной свинье по прозвищу Афродита, кому же на самом деле принадлежит тот изумрудный перстень, который Граф нашел в куче разного старого хлама, выброшенного морем на мокрый песок. Скажи, найди наконец в себе смелость, иначе не видать тебе твоего перстенька, как Графу нормального человеческого обхождения. Ну же, смелей, пока эта жирная туша первой не бросила в тебя чем-то тяжелым! (Выталкивает А н н у вперед.)
А н н а (отчаянно-безнадежно). Афродита, отдай мне мой перстенек! Отдай, у тебя он даже на мизинец не налезает.
А ф р о д и т а (не поворачивая головы, продолжая играть в карты). А вот мы сейчас валет дамой покроем! (Кроет дамой вальта.) А вот мы сейчас козырной сверху ударим! (Ударяет сверху козырной; обращаясь к К у б ы ш к е.) А скажи-ка мне, подруга Кубышка, что это за муха так нудно жужжит как раз напротив моей веранды? не та ли это девка из приморской таверны, что протирает целыми днями грязные, облитые пивом столы, да подносит впопыхах посетителям свежие кружки, надеясь заработать монетку-другую на свой скромный и постный ужин?
К у б ы ш к а (оглядываясь на улицу). Она, она, Афродита!
А ф р о д и т а (продолжая смотреть в карты). Которая рада каждой лишней монетке, отложенной про запас на новое скромное платье?
К у б ы ш к а (так же радостно). Да, да, это она, Афродита!
А ф р о д и т а (собирая со стола карты в колоду). Которая вбила себе в голову, что этот вот несчастный и полоумный преступник, виновный в смерти своего родного отца, а также во всех без исключения преступлениях, происходящих в нашем несчастном городе, и наказанный за это Всевышним пусканием слюней у меня на веранде, что этот вот мой несчастный и полоумный сынок в конце-концов каким-то чудом очнется от сна, и предложит ей свои руку и сердце?
К у б ы ш к а. Да, да, это она!
А ф р о д и т а. И они вместе, бок о бок, как два голубка, улетят отсюда на поиски счастья?
К у б ы ш к а. Да, да!
А ф р о д и т а. Что они уже давным-давно обручились, и ждут – не дождутся только подходящего часа, чтобы оформить законный и одобренный обществом брак?
К у б ы ш к а. Да!
А ф р о д и т а (вскакивая, бросая карты на стол, гневно поворачиваясь в сторону А н н ы). Ну так знай же, несчастная нищая подавальщица пива, протиральщица грязных столов, разносчица дешевой жареной рыбы! знай же, что этого никогда не случится; что пока жива я, Афродита, женщина, давно позабывшая свое настоящее имя, похоронившая любимого мужа и содержащая из жалости этого несчастного идиота (небрежный кивок в сторону Г р а ф а)…
С т а р и к (перебивая). Не надо лгать, Афродита! Твой муж просто сбежал; он не выдержал тяжести твоей, Афродита, любви, замешенной на твоих гипсовых свиньях, свиных шкварках, корытах жирного холодца, которые подавала ты ему на первое, второе и третье; он не мог выносить общество твоих вечных подруг, всех этих склочных и грязных старух, от которых давным-давно убежали не только мужья, но также дети, кошки, собаки и местные рыжие тараканы, которые, говорят, еще более злые, чем знаменитые немецкие пруссаки; твой муж, Афродита, просто бросил тебя, он уплыл с первым попавшимся ему на глаза пароходом, – туда, в большой сверкающий мир, подальше от твоих грязных халатов, твоих похожих на альфонсов дружков (кивок в сторону К р а с а в ч и к а) и твоих вечных и нудных нравоучений, от которых киснет свежее молоко и сходят с ума такие чистые и ранимые дети, как Граф. Да, Афродита, ты просто села ему на шею, ты превратила его в подушку для своих собственных булавок и шпилек; в вечного козла отпущения для целого города, на которого так легко спихивать ваши общие грехи и делишки; ты не даешь ему проснуться, очнуться от бесконечной и постыдной дремоты, стать наконец-то взрослым и нормальным мужчиной; не даешь потому, что заранее знаешь – он бросит тебя точно так же, как бросил тебя когда-то твой муж, убежав от твоего дешевого и жирного счастья. Не знаю, как долго еще будет этот несчастный мальчик сидеть в своем игрушечном кресле; быть может, ему поможет она (подталкивает А н н у вперед), потому что только любовь может помочь вечному мальчику повзрослеть и стать наконец-то мужчиной. Не мешай этой любви, Афродита, не топчи ее, не пачкай своими липкими и жирными пальцами; отдай Анне перстень, ты не имела никакого права забирать у нее эту вещицу!