Граф Лев Николаевич Толстой
Шрифт:
(* Маковицкий Душан Петрович (1866 - 1921) - личный врач Толстого, автор подробной хроники "У Толстого. 1904 - 1910". ("Яснополянские записки"). "Литературное наследство". Т. 90. В 4-х книгах. М., 1979. *)
Джеймс Мейвор не часто писал Толстому, но те письма, которые были отправлены великому писателю, свидетельствуют, что канадский профессор внимательно следил за его жизнью. Так, 30 января 1907 года Мейвор писал: "Из газет я узнал, что Вы вновь серьезно больны. Чувствую, что должен высказать Вам слово сочувствия. Может быть, Вы еще раз, как и прежде, соберетесь с силами и поправитесь. Многое еще надо сделать" (ГМТ). Находясь по делам службы в Китае и Японии, Мейвор собирался посетить Россию и, конечно, Ясную Поляну. 5 июня 1910 года он писал Толстому из Киото: "Я снова на пути в Россию, на сей раз через Японию, Китай и Сибирь. Если Вы достаточно хорошо себя чувствуете, чтобы принять меня, и если Вас это устраивает, я бы очень хотел посетить Вас вновь. Много воды утекло с тех пор, как 11 лет назад я нанес Вам визит, доставивший мне удовольствие. Я хотел бы побеседовать с Вами о событиях прошедших лет" (ГМТ). На конверте рукою Льва Николаевича написано: "Ответь, что можно приехать" (ПСС, т. 82, стр. 244). По поручению отца на это письмо 9 июня 1910 года ответила Александра Львовна Толстая. Прибыв в Москву, Мейвор пишет Толстому 30 июля 1910 года: "В газетах я видел сообщение, что Вы больны; однако по прибытии в Москву сегодня утром я был
(* Дитрикс - Дитерихс Иосиф Константинович (1868 - 1931), инженер-путеец, брат жены В. Г. Черткова, корреспондент и последователь Толстого. *)
На конверте Толстой начертал: "Написать ему что когда хочет Чертков" (ГМТ). 1 августа 1910 года Мейвору по поручению отца ответила также Александра Львовна. Это послание он получил с опозданием. 2 августа 1910 года Мейвор обратился к графине Толстой: "Я писал несколько раз и послал телеграмму в прошлую пятницу Вашему доброму супругу, но не получил никакого ответа. Беру на себя смелость послать Вам письмо на Ваш адрес и прошу позволения приехать в Ясную Поляну по крайней мере на день, чтобы еще раз повидать графа; однако боюсь, может быть, он болен или с ним что-нибудь случилось. Не будет ли слишком самонадеянно с моей стороны просить Вас послать мне почтовую открытку по приводимому ниже адресу и сообщить, есть ли мне какие-либо письма или нет, а также каково состояние здоровья графа" (ГМТ). На письмо Софьи Андреевны Мейвор ответил 6 августа 1910 года: "Очень, очень благодарен Вам за Вашу доброту, за то, что прислали мне мою корреспонденцию. Извините, что доставил Вам так много хлопот. Сегодня вечером я на несколько дней уезжаю в Ялту в Крым, тем не менее я хочу заехать в Ясную Поляну на обратном пути в Москву" (ГМТ). Как и планировал, Мейвор посетил Ялту и на обратном пути в Москву 21 августа 1910 года из Курска послал С. А. Толстой почтовую открытку (она написана в спешке, простым карандашом): "Вечером 23-го предполагаю выехать из Курска, чтобы прибыть в Тулу или на Засеку на следующий день, 24-го. Я только что узнал, что граф Толстой, кажется, находится не дома, а в имении Вашей дочери в Туле или где-то поблизости. Очень хочу видеть Иосифа Дитрикса и Вашего мужа. Могу ли я просить Вас телеграфировать мне на станцию Тулы, как мне поступать дальше" (ГМТ). На следующий день Мейвор пишет Татьяне Львовне Сухотиной-Толстой: "Я писал вчера Вашей матери в Ясную Поляну, сообщая, что я хотел бы быть в Туле 24-го (во вторник) и хотел, чтобы мне сообщили на станцию Тулы, будет ли для нее удобно или нет принять меня в Ясной Поляне. Сегодня утром из московской газеты я узнал, что Ваш отец гостит у Вас в Кочетах, Хочу спросить, будет ли удобно, если я приеду к Вам в имение навестить его. Весьма вероятно, я не буду в России снова какое-то время и не хотел бы уезжать, не повидав Вашего отца еще раз. Вы, может быть, помните, я был у него в 1899 году, когда имел удовольствие встретить и Вас" (ГМТ). 30 августа 1910 года Мейвор второй раз посетил Толстого. В своем дневнике за этот день Лев Николаевич отметил: "Приехал Mavor. Профессор. Очень живой, но профессор и государственник, и нерелигиозный. Классический тип хорошего ученого" (ПСС, т. 57, стр. 97), а в письме к С. А. Толстой от 1 сентября 1910 года поделился впечатлениями от визита канадского посетителя: "Третьего же дня был Mavor. Он оч интересен своими рассказами о Китае и Японии, но я оч устал с ним от напряжения говорить на мало знакомом и обычном языке" (ПСС, т. 94, стр. 402). На этот раз Мейвор пробыл с Толстым один день - и этот день отчетливо сохранился в его памяти. Канадский профессор хорошо почувствовал ту атмосферу раздора и противоречий, которой был окружен писатель. Беседа между Толстым и гостем шла о будущем мира, о религии, о политике, о землепользовании, о Китае. Воспоминания Джеймса Мейвора "Граф Лев Николаевич Толстой. 1898 - 1910" были написаны автором в конце жизни. По-русски они печатаются впервые. Перевод выполнен по тексту: James Mavor. Count Leo Nikolaevich Tolstoy, 1898 - 1910. In his: "My Windows on The Street of the World", New York, 1923, vol. 2, p. 67-90.
I. 1899
Я познакомился с графом Львом Толстым в 1898 году посредством переписки в связи с делом духоборов. Его сын граф Сергей был у меня в Торонто в начале 1899 года. В июле того же года я отправился в Россию и в Москве получил радушное приглашение посетить Ясную Поляну. Как-то в августе, около шести часов утра, я прибыл на маленькую станцию Ясенки, расположенную милях в двадцати от Тулы и в ста двадцати милях к югу от Москвы. На станции я нашел довольно обшарпанные дрожки с крестьянским возницей, в шапке которого торчало традиционное перо павлина. В Ясную Поляну я прибыл около семи часов, и вскоре высокая фигура графа появилась на веранде. Толстой сердечно приветствовал меня. В то время Льву Николаевичу был семьдесят один год. Для своих лет он выглядел хорошо. Его косматая борода еще не совсем поседела. Стоял он прямо, со спокойным достоинством, шел твердо, большими шагами. Как у многих русских, у него были широкие плечи и тонкая талия. Носил он обычные для себя сапоги, с заправленными в них брюками, и выцветшую крестьянскую рубаху, подпоясанную узким кожаным ремешком, за который обычно закладывал одну, а то и обе руки. У него был высокий лоб, большой и широкий нос, лохматые брови нависали над блестящими голубыми глазами, рот был большой, губы полные и подвижные, зубов почти не было. Взгляд его был добрым, рот же выражал твердость характера. Великий русский художник Репин изобразил его на картине босым (*). Я никогда не видел его в таком виде. Георг Брандес (*) называл его типичным мужиком, однако эти слова едва ли передают впечатление, которое он произвел на меня. Хотя Толстой и носил крестьянскую одежду, внешне и по манере держаться он не напоминал крестьянина. Ни один мужик не обладает таким пронизывающим взглядом, самообладанием и властностью.
(* Речь идет о картине И. Е. Репина "Л. Н. Толстой в лесу" (ГРМ). *)
(** Брандес Георг (1842 - 1927) - датский литературный критик. **)
Впоследствии я заметил, что его отношение к крестьянам своего поместья, хотя и дружественное, не носило полного равенства. В России я встречал помещиков, чье поведение отнюдь не было демократичным, но относившихся к своим крестьянам гораздо приветливее Толстого. Умственное и моральное различие между Толстым и его крестьянами составляло пропасть более широкую и непреодолимую, чем любая другая социальная пропасть. По-английски он говорил с едва заметным акцентом, хотя был в Англии только раз, да и то недолго. Толстой рассказал мне, что начал писать роман (*) после долгого перерыва и только потому принялся вновь за беллетристику, что собирается передать гонорар духоборам. Он сказал, что встает рано, кончает писать сразу после полудня, завтракает, недолго отдыхает, днем совершает прогулку пешком или верхом на лошади. Во время моего почти недельного пребывания в Ясной Поляне Толстой не выходил из кабинета до часа дня, посвящая утреннее время напряженной работе над романом "Воскресение". Мы обычно играли в шахматы в саду до или после пятичасового чая, а затем вновь
(* Речь идет о романе "Воскресение". *)
(** Толстая Мария Николаевна (1830 - 1912) - сестра Толстого. С 1891 года монахиня Шамординского женского монастыря. **)
Толстой был внимательным и чутким собеседником. Интересы других людей волновали его, и он умел разделять чужие радости. Он говорил мне, что в восхищении от Кропоткина, и просил передать ему свои теплые чувства. Изо всех английских писателей больше всего он уважал Диккенса и Рескина (*). Толстой читал многие их сочинения. Восторг от Рескина я мог легко понять, но был несколько озадачен его оценкой Диккенса. Оказалось, что ни юмор Диккенса, ни его искусство рассказчика не привлекали внимания Толстого, ценил он лишь сочувствие писателя роду человеческому и его взгляды на образование. Толстой удивился тому, что я не знаком с Рескиным, и потребовал, чтобы я безотлагательно навестил его по возвращении в Англию и передал ему свои теплые чувства. Увы! Рескин был уже на смертном одре. Вскоре он умер, и передать ему что-либо мне не пришлось.
(* Рескин Джон (1819 - 1900) - английский писатель и теоретик искусства. *)
Я не хотел высказывать Толстому свое критическое отношение к некоторым из его сочинений, но все же спросил, читал ли он многочисленные книги по эстетике, цитируемые им в трактате "Что такое искусство?", недавно опубликованном (*). Он ответил, что ограничился небольшой книжечкой "Философия прекрасного" профессора Уильяма Найта (**) и не подумал обратиться к авторитетным трудам [*]. Я сказал, что есть много авторов, пользующихся всеобщим признанием в эстетике, значительно лучших, чем профессор Найт, и что, хотя его книга и является catalogue raisonne [**], ее нельзя считать важным вкладом в этот предмет. В сочинениях Толстого по искусству, как и в сочинениях, толкующих Библию (например, в его "Евангелии"), я нашел, что знания им необходимой литературы скорее отрывочны, а иногда и вовсе поверхностны. Толстой не был ученым, хотя и читал на многих языках и особенно часто, помимо его родного русского, по-английски, по-французски, по-итальянски и по-немецки. Он был в той или иной степени знаком с великими классиками; однако читал Толстой не систематически и со многими вопросами философии и богословия не был в совершенстве знаком. Нельзя сказать, что знал он многое и в науке. В двух отношениях Толстой был если не наиболее значительным в своем поколении, то по крайней мере выдающимся. В России никто не мог превзойти его как художника слова, за исключением, возможно, Тургенева, а среди англичан никого нельзя было поставить рядом с ним, кроме Мередита (***) и Томаса Гарди (****). А как пророку и провидцу ему не было равных в мире, за исключением Рескина. Хотя его роль пророка губительно сказывалась на его художественных произведениях и ограничивала их как в количестве, так, вероятно, и в качестве. В "Войне и мире" и в "Анне Карениной" нет морализаторства, но в "Воскресении" есть нравственная идея, привнесенная для того, чтобы вернуться к пророческому пафосу.
[* Здесь Толстой явно поскромничал. Он прочитал "Критическую историю эстетики" (1872) Шаслера и "Марка Аврелия" Ренана, а также несколько менее значительных работ, и, по-видимому, он был знаком с некоторыми сочинениями Гюйо, хотя не ссылался на ту его работу, которая наиболее близка и его теме, а именно "Искусство с социологической точки зрения". (Примеч. Дж. Мейвора.) *]
[** Аннотированный указатель (франц.). **]
(* Трактат Толстого "Что такое искусство?" впервые был опубликован в журнале "Вопросы философии и психологии" (1897, No 5 и 1898, No 1) и почти сразу был переведен на многие европейские языки. *)
(** Найт Уильям (Вильям) Ангус (1836 - 1916) - профессор философии Лондонского университета. Его книгу "Философия прекрасного" ("The Philosophy of the Beautiful"; London, 1891) Толстой действительно использовал в трактате "Что такое искусство?". В Яснополянской библиотеке эта книга отсутствует, однако сохранилась другая книга: William Knight, "Aspects of theism" (London, 1893). **)
(*** Мередит Джордж (1828 - 1909) - английский писатель. Основной конфликт романов Мередита обусловлен столкновением естественного начала в человеке с требованиями буржуазного общества. ***)
(**** Гард и Томас (1840 - 1928) - английский писатель. В романах "Тэсс из рода д'Эрбервилей" (1891) и "Джуд Незаметный" (1896) дан анализ духовной, природной сущности человека. ****)
Жизнь пророка должна быть тяжела не только из-за постоянного конфликта чувств высшего порядка и низменных страстей, но также из-за неизбежного влияния на него последователей. Никто не презирал слепого подражания более, чем Толстой, и никто не страдал от этого более, чем он сам. Постепенно вокруг него собралась группа людей, внутренний круг которой известен в России под названием "священная коллегия". Было три так называемых члена коллегии - каждый из них человек прекрасной души, однако любого из них можно было легко обвинить в догматизме. Тремя членами коллегии были: Владимир Чертков, Иван Трегубов (*) и Павел Бирюков (**). Несмотря на прекрасные души всех этих людей, они относились к Толстому догматически, будто он был церковным иерархом, что вызывало не всегда добродушные насмешки со стороны рядовых последователей Толстого. Взгляды и высказывания Толстого стали цитировать так, будто они вдохновлены свыше, и, несмотря на протесты самого Толстого, легенда о "папской непогрешимости" постепенно сливалась с его именем.
(* Трегубов Иван Михайлович (1858 - 1931) - в 1893 - 1897 годах сотрудник издательства "Посредник". В 1897 году подписал воззвание о помощи духоборам, за что был выслан в Курляндскую губернию. *)
(** Бирюков Павел Иванович (1860 - 1931) - русский издатель, общественный деятель, автор капитальной "Биографии Льва Николаевича Толстого" (т. 1 - 4; 1922 - 1923). **)
Несмотря на то что в сочинениях Толстого, как и в его беседах, психологический анализ был глубоким и последовательным, я заметил, что его суждения порой недостаточно подкреплены знаниями. К примеру, он считал, что общество Англии чрезвычайно аристократично, и мне было трудно убедить его в обратном - что в действительности в Англии нет класса аристократов, подобного классу аристократов в России или Центральной Европе. Оказалось, он почерпнул эти сведения от нашего общего знакомого, служившего одно время военным атташе в русском посольстве в Лондоне. Легко представляю, как в атмосфере посольства и в общественной milieu [*], где он вращался, могло легко сложиться такое впечатление. Наш друг жил некоторое время не только в Лондоне, но и в провинции, где познакомился с жизнью земледельца, пастора и арендатора-фермера, однако в промышленном городе он не жил, и у него не было возможности наблюдать общественное и политическое влияние среднего класса и промышленных рабочих. Кроме того, он был знаком лишь с югом Англии.