Графиня де Монсоро (ил. Мориса Лелуара)
Шрифт:
– О господь мой, – сказал Шико, – коли ты пособишь мне в этом деле, я обещаю поставить тебе отличнейшую свечу. Значит, он тоже не сможет протиснуться?
– Господин Шико…
– Поднимайся же, долгополый!
Монах встал так быстро, как только смог.
– Хорошо! Теперь веди меня к отдушине.
– Куда вам будет угодно, дорогой мой сеньор.
– Иди вперед, несчастный, иди!
Горанфло побежал рысцой со всей доступной ему скоростью, время от времени воздевая к небу руки и сохраняя взятый им аллюр благодаря ударам веревки, которыми подгонял его Шико.
Они пробежали по коридору и выбежали в сад.
– Сюда, – сказал Горанфло, –
– Беги и молчи, болван.
Горанфло сделал последнее усилие и добежал до густой чащи, откуда слышалось что-то вроде жалобных стонов.
– Там, – сказал он, – там.
И в полном изнеможении шлепнулся задом на траву.
Шико сделал три шага вперед и увидел нечто шевелившееся возле самой земли.
Рядом с этим «нечто», напоминавшим заднюю часть тела того существа, которое Диоген называл двуногим петухом без перьев, [170] валялись шпага и ряса.
170
…того существа, которое Диоген называл двуногим петухом без перьев … – то есть человека. Диоген Синопский (404–323 гг. до н. э.) – греческий философ-киник, демонстративно отвергавший все блага цивилизации, правила человеческого общежития и нормы морали.
Из всего явствовало, что персона, находившаяся в столь неудобном положении, последовательно освобождалась от всех предметов, которые могли увеличить ее толщину, и в данный момент, разоруженная и не облаченная более в рясу, была приведена к своему простейшему состоянию.
И тем не менее все потуги этой персоны исчезнуть полностью были безрезультатны, как в свое время потуги Горанфло.
– Смерть Христова! Святое чрево! Кровь Христова! – восклицал беглец полузадушенным голосом. – Я предпочел бы прорваться через всю гвардию. Ах! Не тяните так сильно, друзья мои, я проскользну потихонечку. Я чувствую, что продвигаюсь: не быстро, но продвигаюсь.
– Клянусь святым чревом! Это герцог Майеннский! – прошептал Шико в экстазе. – Боже, добрый мой боже, ты заработал свою свечу.
– Недаром же меня прозвали Геркулесом, – продолжал глухой голос, – я приподниму этот камень. Раз!
И герцог сделал такое могучее усилие, что камень действительно дрогнул.
– Погоди, – сказал тихонько Шико, – погоди. – И он затопал ногами, изображая бегущего.
– Они подходят, – сказали несколько голосов в подземелье.
– А! – воскликнул Шико, делая вид, что он только что подбежал, весь запыхавшийся. – А! Это ты, презренный монах?
– Молчите, монсеньор, – зашептали голоса, – он принимает вас за Горанфло.
– А! Так это ты, толстая туша, pondus immobile, [171] получай! А! Так это ты, indigesta moles, [172] получай!
И при каждом восклицании Шико, достигнувший наконец столь горячо желанной возможности отомстить за себя, со всего размаху стегал по торчащим перед ним мясистым ягодицам той самой веревкой, которой он незадолго перед тем бичевал Горанфло.
171
Недвижимая тяжесть (лат.).
172
Бесформенная масса (лат.).
– Тише, – продолжали шептать голоса, – он принимает вас за монаха.
И герцог Майеннский на самом деле издавал только приглушенные стоны, изо всех сил пытаясь приподнять камень.
– А, заговорщик, – продолжал Шико, – недостойный монах, получай! Вот тебе за пьянство! Вот тебе за лень, получай! Вот тебе за гнев, получай! Вот тебе за любострастие, получай! Вот тебе за чревоугодие! Жаль, что смертных грехов всего лишь семь. Вот! Вот! Вот! Это тебе за остальные твои грехи.
– Господин Шико, – молил Горанфло, обливаясь потом, – господин Шико, пожалейте меня.
– А, предатель! – продолжал Шико, не прекращая порки. – На! Вот тебе за измену.
– Пощадите, – лепетал Горанфло, которому казалось, что он чувствует на своем теле все удары, падающие на герцога Майеннского, – пощадите, миленький господин Шико!
Но Шико не останавливался, а лишь учащал удары, все больше опьяняясь местью.
Несмотря на свое самообладание, Майенн не мог сдержать стонов.
– А! – продолжал Шико. – Почему не было угодно богу подставить мне вместо твоего непристойного зада, вместо этого грубого куска мяса, всемогущие и сиятельнейшие ягодицы герцога Майеннского, которому я задолжал тьму палочных ударов. Уже семь лет, как на них нарастают проценты. Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе!
Горанфло испустил вздох и упал наземь.
– Шико! – возопил герцог Майеннский.
– Да, я самый, да, Шико, недостойный слуга его величества, Шико – слабая рука, который хотел бы для такого случая иметь сто рук, как Бриарей. [173]
173
…иметь сто рук, как Бриарей. – Бриарей – согласно мифам, один из трех сторуких гигантов, сражавшийся на стороне Зевса против титанов.
И Шико, все больше и больше входя в раж, стал отпускать удары с такой яростью, что его подопечный, обезумев от боли, собрал все силы, приподнял камень и с ободранными боками и окровавленным задом свалился на руки своих друзей.
Последний удар Шико пришелся по пустоте.
Тогда Шико оглянулся: настоящий Горанфло лежал в глубоком обмороке, если не от боли, то, во всяком случае, от страха.
Глава LI
О том, что происходило вблизи Бастилии в то время, как шико платил свои долги в аббатстве Святой Женевьевы
Было одиннадцать часов ночи. Герцог Анжуйский в своем кабинете, куда он удалился, почувствовав себя нехорошо на улице Сен-Жак, с нетерпением ждал гонца от герцога де Гиза с известием об отречении короля.
Он шагал взад и вперед, от окна кабинета к двери, а от двери – к окнам передней, и все поглядывал на часы в футляре из позолоченного дерева, которые зловеще отсчитывали секунду за секундой.
Вдруг он услышал, как во дворе лошадь бьет копытом о землю. Герцог решил, что это, вероятно, прибыл желанный гонец, и подбежал к окну. Но конь – его держал под уздцы слуга – еще только ждал своего хозяина.