Графиня де Шарни. Том 1
Шрифт:
— А можно вкусить вашей поэзии, господин Сюло? — спросил король.
Сюло поклонился.
— Я не являюсь членом Национального собрания, — молвил он, — чтобы пытаться ограничивать власть короля; нет, я — верный слуга вашего величества, и мое мнение таково: король может все, чего ему хочется.
— В таком случае я вас слушаю — Государь, я повинуюсь, — отвечал Сюло.
И он вполголоса запел на мотив менуэта «Exaudet», как мы уже говорили, вот какую песню:
Почтенный доктор Гильотен, Различных комитетов член, К тому ж мыслитель политический, Был осенен идеей странной, Что виселица негуманна, И вешать — непатриотично Сограждан в этом уверяя, Он заявил: «Есть казнь иная Без виселицы, без веревки, И незачем рубить сплеча, И ни к чему палач неловкий — Совсем не надо палача!
Он, Гильотен, герой газет, Но в том, что пишут, правды нет:
Мол, Гиппократа славный внук, Чтоб осужденного от мук Нечеловеческих избавить, Придумал новый аппарат, Такой, что всякий будет рад Себя мгновенно обезглавить Нам всем пример — суровый Рим, Мы преклоняемся пред ним, Врагов казнившим без боязни:
И Шапелье, и сам Барнав Сказав «Этот медик прав!»
А уж они-то смыслят в казни.
Он сон забыл, презрел он лень, И вот в один прекрасный день Была сотворена машина Она погубит многих нас, За что получит в добрый час Простое имя — «гильотина»!
Молодые люди засмеялись еще громче. Королю было совсем не весело, но Сюло был одним из самых преданных ему людей, и потому он не хотел, чтобы окружавшие заметили его печаль: сам не понимая, отчего, король почувствовал, как у него сжалось сердце.
— Дорогой господин Сюло! — проговорил король. — Вы нам говорили о двух песнях; крестного отца мы послушали, давайте перейдем к крестной матери.
— Государь! — отвечал Сюло. — Крестная мать сейчас будет иметь честь вам представиться. Итак, вот она — на мотив песни «Париж верен королю».
Наш Гильотен достопочтенныйЛюбовью движим неизменнойКо всем согражданам своим;Обдуманной и сокровенной,Идеей ценной одержим!Пора ее поведать им.Вообразив, что перед нимГерою благодарный Рим,Словесный презирая дым,Наш доктор в своей речи краткойКак истый друг правопорядкаРавенству пролагая путь,Идеи раскрывает сутьИ в зале криками «Браво»Глупцы приветствуют его.Месье! Быть мудрыми должны вы,Прошу вас выслушать меняМы будем к людям справедливы,Всех одинаково казня.Сограждан я могу утешитьЖестокостей не будет впредь,Ведь так бесчеловечно вешатьИ так мучительно висеть!Скажите, много ли в том прокуИ справедлив ли будет тот,Кто, гневом обуян, жестокоСобрата своего убьет?Скажите, много ли в том проку?Но я в беде вас не покину,Я, изучив немало книг,Такую изобрел машину,Что головы лишает вмиг.Не рад ли будет осужденныйОкончить свой последний путьБез боли, не издав ни стонаИ глазом не успев моргнуть?Избави всех от маеты,Падут на шеи с высотыУдары лезвия тяжелого,И полетят в корзины головы.Еще удар, еще один…Слуга ты, или господин,Всех уравняет гильотина.Не день, не месяц и не дваЗа головою головаЛегко покатится в корзины,Вот справедливость гильотины!Вот справедливость гильотины!— Вот вы смеетесь, господа, — заметил король, — а ведь машина господина Гильотена предназначалась для избавления несчастных осужденных от ужасных мучений! Чего ожидает общество, требуя смерти осужденному? Простого уничтожения человека. Если это уничтожение сопровождается мучениями, как при колесовании, четвертовании, то это уже не акт возмездия, а сведение счетов.
— Государь! А кто сказал вашему величеству, — возразил Сюло, — что все мучения кончаются после того, как отрезана голова? Кто сказал, что жизнь не продолжается в обоих этих обрубках и что умирающий не страдает вдвойне, осознавая свое раздвоение?
— Об этом следовало бы поразмыслить людям знающим, — молвил король. — Должно быть, опыт проводился сегодня утром в Бисетре; никто из вас не присутствовал на этих испытаниях?
— Нет, государь! Нет, нет, нет! — почти в один голос насмешливо воскликнули десятка полтора человек.
— Там был я, государь. — раздался серьезный голос. Король обернулся и узнал доктора Жильбера, который вошел во время спора и, незаметно подойдя, молчал до тех пор, пока король не задал свой вопрос.
— А-а, это вы, доктор? — вздрогнув от неожиданности, спросил король. — Вы были там?
— Да, государь.
— И как прошли испытания?
— Прекрасно в первых двух случаях, государь; однако на третий раз, несмотря на то, что позвоночник был перебит, голову пришлось отрезать ножом.
Раскрыв рот, с блуждающим взором, молодые люди слушали Жильбера.
— Как, государь! Неужели нынче утром казнили трех человек? — изумился Шарль Ламетт, спрашивая, по-видимому, от имени всех присутствовавших.
— Да, господа, — отвечал король. — Правда, все трое были трупами, которых поставил Отель-Дье. И каково ваше мнение, господин Жильбер?
— О чем, государь?
— Об инструменте.
— Государь! Это очевидный прогресс по сравнению с другими используемыми в наше время машинами такого рода; однако происшедшая с третьим трупом неудача доказывает, что эта машина еще требует усовершенствований.
— Как же она устроена? — спросил король, чувствуя, как в нем просыпается механик.
Жильбер попытался растолковать устройство машины, однако из его слов король не смог точно себе представить ее форму.
— Подойдите сюда, доктор! — пригласил он. — Вот здесь на столе есть перья, чернила и бумага… Вы умеете рисовать, я полагаю?
— Да, государь.
— В таком случае, сделайте набросок, я тогда лучше пойму, о чем идет речь.
Молодые дворяне из почтительности не смели без приглашения последовать за королем.
— Подойдите, подойдите, господа! — воскликнул Людовик XVI. — Ведь эти вопросы никого не могут оставить равнодушными.
— Кроме того, — вполголоса заметил Сюло, — как знать, не выпадет ли кому-нибудь из нас честь жениться на мадмуазель Гильотине? Идемте, господа; давайте познакомимся с нашей невестой.
Все последовали за королем и Жильбером и столпились вокруг стола, за который по приглашению короля сел Жильбер, чтобы как можно лучше выполнить рисунок.
Жильбер стал набрасывать машину на листе бумаги, а Людовик XVI пристально за ним следил.
Все было на месте: и платформа, и ведшая на платформу лестница, и два столба, и рычаг, и окошко для головы, и нож в виде полумесяца.
Не успел он закончить эту последнюю деталь, как король его остановил.
— Черт возьми! — воскликнул он. — Ничего нет удивительного в том, что испытания не совсем удались.