Графиня де Шарни. Том 1
Шрифт:
— С верой.
— Куда этот путь должен привести Францию и мир?
— Францию к свободе, мир к очищению.
— Чем ты пожертвуешь ради того, чтобы Франция и мир достигли этой цели?
— Жизнью, единственным, чем я владею, потому что все остальное я уже отдал.
— Итак, пойдешь ли ты сам по пути свободы и очищения и обязуешься ли по мере отпущенных тебе сил и возможностей увлекать на этот путь всех, кто тебя окружает?
— Пойду сам и увлеку на этот путь всех, кто меня окружает.
— И по мере отпущенных тебе сил и возможностей ты будешь сметать все препятствия, которые встретишь на этом пути?
— Буду сметать любые препятствия.
— Свободен ли ты от всех обязательств, а если нет, порвешь ли ты с ними, коль скоро они войдут в противоречие с обетами, которые ты сейчас принес?
— Я свободен.
Председатель обернулся к шестерым в масках.
— Братья, вы слушали? — спросил он.
— Да, — одновременно ответили шестеро членов высшего круга.
— Сказал ли он правду?
— Да, — снова ответили они.
— Считаете ли вы, что его надо принять?
— Да, — в последний раз сказали они.
— Ты готов принести клятву? — спросил председатель у вступавшего.
— Готов, — отвечал Сен-Жюст.
Тогда председатель слово в слово повторил все три периода той клятвы, которую ранее повторял за ним Бийо, и всякий раз, когда председатель делал паузу, Сен-Жюст твердым и пронзительным голосом отзывался:
— Клянусь!
После клятвы рука невидимого брата отворила ту же дверь, и Сен-Жюст удалился тою же деревянной поступью автомата, как и вошел, не оставив позади, по-видимому, ни сомнений, ни сожалений.
Председатель выждал, покуда не затворилась дверь в крипту, а затем громким голосом позвал:
— Номер третий!
Драпировка в третий раз поднялась, и явился третий адепт.
Как мы уже сказали, это был человек лет сорока-сорока двух, багроволицый, с угреватой кожей, но, несмотря на эти вульгарные черточки, весь облик его был проникнут аристократизмом, к которому примешивался оттенок англомании, заметный с первого взгляда.
При всей элегантности его наряда в нем чуствовалась некоторая строгость, начинавшая уже входить в обиход во Франции и происхождением своим обязанная сношениям с Америкой, которые установились у нас незадолго до того.
Поступь его нельзя было назвать шаткой, но она не была ни твердой, как у Бийо, ни автоматически четкой, как у Сен-Жюста.
Однако в его поступи, как и во всех повадках, сквозила известная нерешительность, по-видимому свойственная его натуре.
— Приблизься, — обратился к нему председатель.
Кандидат повиновался.
— Каково твое имя среди профанов?
— Луи Филипп Жозеф, герцог Орлеанский.
— Каково твое имя среди избранных?
— Равенство.
— Где ты увидел свет?
— В парижской ложе Свободных людей.
— Сколько тебе лет?
— У меня более нет возраста.
И герцог подал масонский знак, свидетельствовавший, что он облечен достоинством розенкрейцера.
— Почему ты желаешь быть принятым среди нас?
— Потому что я всегда жил среди великих, а теперь наконец желаю жить среди простых людей; потому что всегда жил среди врагов, а теперь наконец желаю жить среди братьев.
— У тебя есть крестные?
— Есть, двое.
— Назови их нам.
— Один — отвращение, другой — ненависть.
— С каким желанием ты пойдешь по пути, который просишь нас открыть перед тобой?
— С желанием отомстить.
— Кому?
— Тому, кто от меня отрекся, той, что меня унизила.
— Чем ты пожертвуешь, чтобы достичь этой цели?
— Состоянием, и более того — жизнью, и более того — честью.
— Свободен ли ты от всех обязательств, а если нет, готов ли ты порвать с ними, коль скоро они войдут в противоречие с обетами, которые ты сейчас принес?
— Вчера я покончил со всеми своими обязательствами.
— Братья, вы слышали? — обратился председатель к людям в масках.
— Да.
— Вы знаете этого человека, предлагающего себя нам в соратники?
— Да.
— И коль скоро вы его знаете, считаете ли, что нужно принять его в наши ряды?
— Да, но пускай поклянется.
— Знаешь ли ты клятву, которую тебе надлежит теперь принести? — спросил принца председатель.
— Нет, но откройте ее мне, и, какова бы она ни была, я поклянусь.
— Она ужасна, особенно для тебя.
— Не ужасней нанесенных мне оскорблений.
— Она столь ужасна, что, когда ты ее услышишь, мы разрешим тебе удалиться, если ты заподозришь, что придет день, когда ты не сумеешь блюсти ее во всей полноте.
— Читайте клятву.
Председатель устремил на вступавшего пронзительный взгляд; затем, словно желая постепенно подготовить его к произнесению кровавого обета, он изменил порядок пунктов и вместо первого начал со второго.
— Клянись, — сказал он, — чтить железо, яд и огонь как быстрые, надежные и необходимые средства к очищению мира истреблением всех тех, кто стремится принизить истину или вырвать ее из наших рук.
— Клянусь! — твердым голосом отозвался принц.
— Клянись разорвать земные узы, связующие тебя с отцом, матерью, братьями, сестрами, женой, родней, друзьями, любовницей, королями, благодетелями и со всеми людьми, кому бы ты ни обещал в прошлом своего доверия, послушания, благодарности или службы.
Председатель оглянулся на людей в масках, которые обменялись взглядами, и видно было, как сквозь прорези масок в их глазах засверкали молнии.
Потом, обращаясь к принцу, он произнес: