Графиня Козель
Шрифт:
– Король, говорят, влюблен?
– Он? Влюблен? – удивился Леман. – Да разве такой человек способен любить кого-нибудь, кроме себя? Когда он менял свою религию на вашу, кто-то сказал, что менять-то ему нечего, ибо он ни во что не верит; так и с любовью, он никогда никого не любил.
– А Денгоф?
– Что Денгоф? – воскликнул Леман. – Она копит деньги и драгоценности, а король уж заранее, верно, обдумывает, за кого ее замуж выдать, когда она ему наскучит. Сестру ее, жену гетмана, прочат Фризену, а ее, ну ее, скажем, Хакстхаузен возьмет или француз Безенваль, их уже держат про запас наготове.
Леман пожал плечами.
– Что
Они пошептались еще немного. Потом Леман взял ключи и проводил Заклику до садовой калитки. Они тихо попрощались. Леман выпустил его и вручил ему ключ. Заклика, закутавшись в плащ, зашагал дальше. Он решил, что может рискнуть пробраться в толпе к Цвингеру; ему хотелось посмотреть, что там происходит. Раймунд был уже на Замковой улице, запруженной масками и nobles V'enitiens [23] и домино, когда кто-то хлопнул его по плечу.
23
Знатные венецианцы (франц.).
Он обернулся, удивленный, позади него стоял улыбающийся Фрелих, старый его знакомый. Он, как обычно, был в шутовском наряде и с шутовской, как полагалось ему по должности, улыбкой на губах.
– Как вы узнали меня? – спросил Заклика.
– По спине. Такая широкая спина только у вас да у короля, – прошептал Фрелих, – но что вы здесь делаете? Я слышал, вы служили у той… той, что в опале? А сейчас?
– А что мне там делать? Ушел.
– Очень благоразумно, – заметил Фрелих, – своя рубашка ближе к телу. Ха, Ха, Ха! Каждый спасается как может! бы вернулись на службу к королю или, может, Денгоф служите?
– Пока еще нет, а как вы ее находите?
– Я? – спросил Фрелих. – Она, по-моему, похожа на тех маленьких черных тварей, что скачут и кусают, – кажется, ничего не стоит раздавить, ан нет, не поймаешь.
Он засмеялся, зажав рукой рот.
– Первый нетопырь, какого вы увидите на балу, – это она. Красивая игрушка, но стоит дорого.
Они продолжали еще разоваривать, когда проходивший мимо испанец в маске остановился, прислушиваясь. Заклика хотел было отойти, но маска втиснулась между ними, заглянула Раймунду под шляпу и схватила его за руку. Фрелих тотчас испарился. Человека в черной маске нельзя было узнать. Изменив голос, он стал настойчиво выспрашивать, что Раймунд здесь делает. Заклика не мог придумать ничего другого и сказал то, что помогло ему отделаться от Фрелиха.
– Ищу службы.
– Гм! Тебе что, госпожа твоя надоела?
– Она больше не госпожа и в слугах не нуждается.
Они стояли у ворот выходившего на улицу дома. Испанец втащил Раймунда под арку, освещенную несколькими слабо мерцающими фонарями.
– А какую службу ты ищешь?
– Я шляхтич, и мне присталд искать службу благородную, такую, чтобы с саблей дело иметь.
Испанец забормотал что-то.
– А графиня Козель? Где она?
– В Пильниц, наверно. Не знаю.
– Пойдем со мной.
– Куда?
– Не спрашивай, ты что, боишься?
Заклика пошел. Еще по дороге он понял, что незнакомец ведет его к Флеммингу.
Несмотря на маскарад в Цвингере, Флемминг был дома. У него пьянствовали. Иные маски, выпив, тут же исчезали, другие предпочитали посидеть за рюмкой. Флемминг ждал, что и король заглянет к нему на минутку.
В комнате, где пир шел горой, было людно и шумно. Незнакомец вошел в растворенную дверь и шепнул что-то Флеммингу на ухо. Генерал тотчас направился к Раймунду и шепотом приказал ему следовать за ним в кабинет. Там было тихо и спокойно. За столом, заваленным бумагами, быстро писал что-то молодой человек. Флемминг потащил Заклику в темный угол кабинета, испанец шел за ними.
– Когда ты оставил службу у Козель? – спросил Флемминг.
– Несколько дней тому назад.
– Что она намерена делать?
– Она устраивается в Пильниц.
– И думает там жить? – спросил Флемминг.
– По-моему, да.
Флемминг и испанец переглянулись и покачали головой.
– Как же ты расстался с ней?
Заклика сообразил, что, втершись к ним в доверие, легче будет разузнать то, что ему нужно.
– Меня выгнали, – сказал он, – там теперь слуги не надобны.
– А ты хорошо знаешь Пильниц, людей, дорогу?
– Еще бы.
– А на другую службу поступил бы?
– Почему нет?
– Даже если бы, – сказал Флемминг, – эта служба требовала, чтобы ты действовал против прежней своей госпожи?
– У меня нет ни госпожи, ни господина, кроме его величества короля, – ответил Заклика, – ведь я польский шляхтич.
Флемминг с громким хохотом похлопал его по спине.
– Приходи ко мне через два дня, ясно? – сказал он тихо.
– Ясно, – прошептал Заклика.
Флемминг хотел что-то сунуть ему в руку, но Раймунд отступил, кланяясь. На этом они расстались.
Теперь Заклика знал, что у него в запасе два свободных дня, а за два дня можно многое успеть, можно спастись от опасности. Выйдя от Флемминга, он еще плотнее закутался в плащ, заглянул в несколько домов, поговорил кое с кем из надежных людей, потом отправился в предместье, постучался в одну из хат. Провозившись там до поздней ночи, Заклика сел в лодку, взялся за весла и, гребя против течения изо всех сил, поспешил обратно в Пильниц.
Заклика узнал, между прочим, что завтра опять состоится венецианский бал-маскарад на Старой рыночной площади. Дня не проходило без концерта, балета, танцев, пиршества, представления. Марыня Денгоф, ее сестра и мать очень любили музыку, сами исполняли итальянские арии, и половина вечера обычно посвящалась опере. Из Италии за большие деньги были приглашены самые лучшие певцы и композиторы, и театр в Дрездене стал, пожалуй, одним из лучших в Европе. Музыку писал Лотти, концерты давал Тартини, Санта Стелла выступала как примадонна, Дюрастанти считалась королевой сопрано, Сенезино, Берселли привлекла в Дрезден королевская щедрость, Альдровандини писал декорации, Бах дирижировал. Таким же мастерством славились балетные представления и французская комедия.
В развлечениях недостатка не было. На карнавалах и маскарадах часто появлялся в маске и костюме сам король, получавший удовольствие от всякого рода пикантных приключений, даже если они оборачивались для него неприятностью… На этот раз венецианский бал-маскарад устраивали с ярмаркой. Марыне Денгоф, ее матери и сестре предназначалась роль хозяек. Король повелел прийти на маскарад всем, кого ноги носят, чтобы на площади было многолюдно. Приготовления начались еще с ночи; как обычно, для удовлетворения королевской прихоти из близлежащих деревень согнали тысячи крестьян, оторвав их от неотложных дел.