Графиня-монахиня
Шрифт:
Оттого-то в те майские дни 1727 года сидел он за книгами и чертежами, изучая архитектурное и парковое дело.
Сестра его Наталья в это время переписывала слова из «Лексикона трехъязычного» – на латинском, славянском и греческом языках. Буквы у нее получались красивые, затейливые, как дворцовые канделябры, и в то же время стройные, подобранные.
Мадам Штрауден, гувернантка, задавала ей вопросы на немецком языке.
– Какая сегодня погода?
– Утро было, что райский день, – отвечала Наталья, – летать бы по небу ангелам… А потом туча черная набежала! – да недолго
– Какое ваше самое сильное желание?
– Чтобы люди все такие счастливые были, как я!
Гувернантка одобрительно кивала…
II
День, как волшебный колобок, катился дальше, и вот уже на смену занятиям, обеденному времени пришли сельские забавы. Играли в прятки. Наталья спряталась за деревьями, замерла при виде бело-розового цветения яблони на фоне голубого неба, к тому же с каплями дождя.
– Ау! Ау! – донеслось из дома. – Натальюшка-а! Выходи! Просо будем сеять.
Неохотно покинула она свое убежище: через короткое время вместе с дворовыми девушками уже водила хоровод и пела: «А мы просо сеяли, сеяли…» Встречные устремлялись со словами: «А мы просо вытопчем, вытопчем!..»
А потом – горелки, бег наперегонки по зеленому лугу, по золотым цветущим одуванчикам: «Гори, гори ясно, чтобы не погасло…»
Наталья крепко держала за руку Дуняшу и думала: «Какая ты хорошая, я непременно подарю тебе на Петров день платок вышитый… Ай, что это я? В Петров-то день братцу подарок надобно делать. Ах, братушка, кабы ты не был грозен, как бы я тебя любила!»
День кусковский высокий, длинный, но и он клонится к ночи – малиновый колобок навис под синим лесом: пора по домам… Перед сном можно посидеть с бабушкой, послушать сказки, а потом и в комнатку с Дуняшей. То ли служанка она, то ли подруга, и всегда с вопросами: «Что-то вы, графинюшка, нонеча вроде плохо спали? Ладное али худое снилось?» Наговорятся перед сном вдосталь!
– Хочешь, расскажу про сегодняшнего дня приключение?
– Расскажите, барышня, – встрепенулась Дуня.
– Зашла я за еловый лес… Тот темный, знаешь? Стою у дуба, никого нет, дивуюсь на веточки… И вдруг старуха с палкой идет, лопочет что-то… Слышу я: «Кыш! Кыш, нечистая!» Смотрю – никого нет!.. А она ближе, ближе – и вокруг дуба, где я стою, кружит да приговаривает: «Не тронь красавицу-девицу! Черный ворон, улетай! Кыш!» Я гляжу – никакого черного ворона, никого… Страшно мне стало, будто околдовали меня, пошевелиться не могу. А она опять: «Кыш, черный ворон!» Не к добру это, Дуняша, да?
– Небось! И-и, будет вам, графинюшка!.. Отчего вы братцу-то про то не сказали? Он бы приказал словить да наказать ее. В Перове, сказывают, есть одна старуха… не ведьма она, а так… дочь у ей утонула, вот и водит ее нечистая сила.
– Дочь утонула? Ой, страсть какая! Как же она, бедненькая?
III
Дом затих, все погрузилось во тьму, не слышно ни единого звука – ни в лесу, ни в селе… Маленькая графиня уже уносилась в мягкую полудрему, когда вдруг, словно от удара, встрепенулась. Что за странные
Охваченная непонятной тревогой, подошла к окну. Села на подоконник. Подуло холодом – ночной заморозок?..
За окном виднелся купол кусковской церкви, а над ним – полная луна, круглая, как то венецианское зеркало, что подарила ей императрица тогда, на елке для детей придворных, – они подходили к мягкой, в ямочках руке царицы, целовали ее, а она раздавала подарки… Отчего, однако, такой страх охватил Наталью? Чего испугалась? Может, это круглая луна разбудила ее?.. Или все же кто-то кричал? Уж не матушка ли? Тяжелая походка ее сегодня была, задыхалась… Наталья не зашла к ней перед сном, не поцеловала…
Серебристо-белый неживой свет лился от луны на землю, на черный лес, а на фоне леса белела прозрачно отцветающая черемуха.
Вот белое облако надвинулось на луну, что-то зловещее проглянуло в ней, и лик луны стал похож на человеческое лицо. Оно будто осклабилось в ухмылке… Облако опустилось и как бы зацепилось за крест, венчавший маковку Спасской церкви, причудливо изогнулось и приняло странную форму… Парящий ангел! Мерещится это ей или вспомнился Петрушин план – соорудить на церкви белого ангела? Братец сказывал, что мечтание такое имеет. Однако дунул ветер – и ангел исчез…
Неизвестно, сколько просидела так на подоконнике Наталья… И опять раздался этот странный звук! Стон? Скрип, крик?.. Или в лесу неведомая птица? Но прошло еще несколько минут – и дом вдруг задвигался, всколыхнулся, зашумел… Наталья вскочила и бросилась в матушкину опочивальню.
Анна Петровна лежала на кровати, опрокинутое лицо ее было белее полотна, а изо рта вырывались хрипы…
– Лекаря, лекаря зовите!
Видимо-невидимо людей набралось в комнате, но явился старший брат и прогнал всех, кроме лекаря, Натальи да бабушки Марьи Ивановны.
Они сидели возле больной всю ночь.
К утру приступ кончился: Анна Петровна уснула, а мать ее еще долго не шевелилась…
Над лесом нехотя поднимался рассвет.
Бабушка и внучка, обнявшись, поднялись, чтобы идти к себе, но тут послышался один, второй удар колокола. Были они не ко времени, и звучала в них проникающая в душу тревога… Звонили в Вешняках, Петр велел слуге бежать к Черкасским:
– Узнай, что стряслось!
Вернувшись, слуга сообщил:
– Ваше сиятельство, беда! Государыня императрица Екатерина Алексеевна скончалась…
И с того самого часа во всех домах на Руси, в хоромах дворянских, особняках, в избах под соломой, в крепких пятистенках, поднялся великий переполох. Не только дворяне – все сословия лишились покоя. Что-то будет? Кого теперь ждать? Согреет ли новый царь-государь существование ихнее или по-прежнему корабль будет терзаем бурями?..
А спустя полтораста лет один из потомков фельдмаршала (историк Сергей Дмитриевич) напишет в своих записках: «6 мая 1727 года около 9 часов пополудни Екатерины не стало. На другой день поутру согласно завещанию, публично прочитанному Остерманом, великий князь провозглашен императором всероссийским Петром II». И далее: