Гран-при за лучший прикол
Шрифт:
Лелька, она скажет.
Собственное отражение в оконном стекле заставило Машу брезгливо скривиться: ну и мымра! Ванька бы глазам не поверил, заметь он ее на улице в таком жутком виде. Да и Маша к мусоропроводу без макияжа не выходит!
С другой стороны, частному детективу без маскарада никак, так что Маша смирилась. Одернула уродливую юбку. Затянула в простенький хвост свои прекрасные платиновый волосы и сделала серьезное лицо.
«Я просто училка, - напомнила себе она, стараясь смотреть на мир максимально уныло.
– Получаю копейки, потому всех ненавижу. И свою «подружку» Светку тоже. С чего
Две старушки у нужного подъезда увлеченно обсуждали какую-то Клавку, которая до того зазналась, что на блины не пришла, хоть ее и звали. Впрочем, она всегда такой стервой была, еще когда они на заводе вместе вкалывали. Клавка и тогда отрывалась от коллектива, пьянок она, видишь ли, не любила, сама не пила и других осуждала, умнее всех хотела быть…
Маша с интересом выслушивала нехитрую историю неизвестной Клавки: бесстыдница даже техникум осмелилась закончить, лишь бы выше подружек подняться! И оба ее сына получили образование по этой же причине, чтоб подружкам досадить. Мужа родного выгнала, надо же! Детей сама поднимала, одна одинешенька, а мужика больше и на порог не пустила, пил он - смех, а не причина! А у кого нынче мужик не пьет-то?! И пьют, и бьют, и деньги из дома ташшут, а ты терпи, жена ты иль нет, детки опять-таки…
Старушки принялись рассуждать о губительной гордости проклятой Клавки, и Маше стало неинтересно. Она старательно закашляла, обращая на себя внимание местной общественности.
Старушки философский диспут прервали, но посмотрели на Машу неодобрительно. Епифанцева вдруг засомневалась, что ее кошмарная юбка - клетчатая!
– достаточно длинна, а туфли - достаточно уродливы.
Может, она плохо вчера вечером смыла косметику? Или машинально перед выходом подкрасила губы?
Маша осторожно провела языком: никакой помады. И ресницы она не красила. Даже не надушилась! А вместо кружевных колготок надела самые простые. Специально купила - дешевенькие до отвращения и монашески скромные.
Тогда что ж этим старым грымзам не нравится?!
Впрочем, Маша не ругаться с ними сюда пришла, хоть и хочется. Она должна раскрутить бабулек на великие откровения, косит она под Шерлока Холмса или нет?
Маша почтительно поздоровалась, едва книксен не сделала от великого усердия. Старухи неохотно ответили. Маша застенчиво представилась библиотекаршей ближайшей школы, учителей могли и в лицо знать, мало ли…
Она попросила разрешение присесть рядом и немного отдохнуть. Мол, голова что-то кружится, недавно у врача была, да толку-то. Питаться, - сказал, - лучше надо. А на какие деньги? И виновато посетовала на малую зарплату.
Старушки мгновенно смягчились. Сообщили о мизерной пенсии и бессовестных ворах наверху, сделавших в одночасье простой народ нищими.
Маша кивала, со всем соглашаясь. Старушки уже не поджимали губы. Они с жаром рассказывали, какая пенсия была у металлургов до проклятой перестройки, и как хорошо они на нее жили.
Маша шепотом пожаловалась, что и сейчас есть люди, неплохо зарабатывающие. И у станков не стоят, и образования никакого, а денежки лопатой гребут. Вот, например, ее одноклассница Света Наливайко, кажется, она в этом доме живет…
Повезло, старухи Светлану прекрасно знали. И не любили. Поэтому тут же вылили на бедняжку ведро помоев, особо отметив ее низкую нравственность, безобразное воспитание, недопустимую длину юбок и такую же недопустимую глубину декольте.
Маша сделала слабую попытку защитить «подругу», чем только подлила масла в огонь. Перечень Светкиных кавалеров - старушки перебивали друг друга, припоминая особенно пикантные подробности виденного или слышанного от соседей - занял минут пятнадцать. Последним в списке «хахалей» стоял очень подозрительный мужчина в черной кожаной куртке и на малиновой иномарке. «Ауди!» - вдруг вспомнила Маша Лелькин рассказ.
Получается, Лелька кругом права - Кожаный был здесь. Искал Светку. Даже беседовал с ней. Вернее, ругался. Старушки с нехорошим блеском в глазах рассказывали, как ужасно орал на «беспутницу» обманутый парень, и как нагло отпиралась от всего дурная девка.
Жаль, слов они не слышали. Жаль, не могли точно сказать, рассталась ли странная пара, или уехала вместе на малиновой иномарке.
Старушки ушли смотреть сериал. Тот, по телеку, показался им интереснее обыденной ссоры.
Маша попрощалась со «свидетелями» и, не спеша, побрела к остановке. Задание она почти выполнила: Светку вполне могли увезти на «Ауди». Кожаный видел ее как раз позавчера, врать старухам - никакого смысла. Позавчера, если Лелька правильно поняла мать Светланы, она и пропала.
Маша недовольно поджала губы: «Вот так разведка! Вопросов ничуть не стало меньше, чего ради, получается, я тут, перед бабками, сладкую дурочку разыгрывала? Из любви к искусству?»
Маша внимательно осмотрела двор, будто надеялась увидеть если не машину, то самого Кожаного. Или по невидимым следам на асфальте понять, что же случилось позавчера. Маша даже ногой топнула с досады: одни вопросы в голове, ни одного ответа.
Если ОН ее увез, то куда?
Жива ли эта дуреха, или ее просто прибили в сердцах?
Интересно, как Лелька собирается об этом узнать?
Что же в конверте?!
Лелька бросила телефонную трубку и пробормотала:
– Все интереснее и интереснее…
Василий угрюмо покосился на нее, но прокомментировать не соизволил, он объявил временной хозяйке бойкот. Из-за красочного пера - третьего!
– экспроприированного бессовестной Машей на новый «маскарадный» костюм.
Время от времени Василий, выгибая шею, горестно рассматривал поредевший хвост. Вид у него при этом становился таким трагичным, что Лелька краснела, и ее рука невольно тянулась к голове: уворованные перья хотелось прикрыть хотя бы ладонью.
– Ох-хо-хо, - стенал Василий и закатывал глазки.
– Клянусь, я знать не знала о Машкиных планах, - лепетала Лелька.
– Даже не видела, когда она у тебя это перо выдрала.
Василий молчал. Но как-то умел и молча сообщить Лельке, что он думает о ней и ее подруге.
Ничего хорошего, естественно.
К Васькиным выступлениям в фирме привыкли. В приемную то и дело заглядывали сотрудники, их тревожила тишина.
Самсон Ильич уже начал волноваться по поводу здоровья драгоценной птицы. Дважды забегал в приемную и пытался «разговорить» попугая. Василий держался как партизан в застенках гестапо. Смотрел гордо и наотрез отказывался говорить.