Грань Земли

Тюдор Адам

– Максим, давным-давно я что-то позабыл, что-то утратил в этой жизни, какую-то часть самого себя, и всё никак её не обрету.
– Попаданец вздохнул и сел в позу лотоса.
– Но пока я блуждал во мраке, я вспомнил технику глубинного поиска, древняя связь с планетой. И я добуду ответы, а ты пока подкрепись и гляди в оба, если что не так, постарайся разбудить меня. А коли не выйдет, беги как можно быстрее, без оглядки.

Макс хотел было задать вопрос, но Дементий уже закрыл глаза и тут же окаменел.

А пыль вокруг него воспарила.

Глава 10

Чертополох

царапал и обжигал босые ноги, пока Тэсса бегала в его высоких, сухих и облезлых зарослях по холму. Изо всех сил, без оглядки, не внимая боли и усталости, придерживаясь восточной стороны, где всякая болезнь всегда слабее.

Сильные и выносливые, никогда не подводившие ноги, убивались бешенной скоростью, спешкой и немалым расстоянием. Теперь Тэсса спотыкалась на каждой кочке и неровности, и каждая выбивала из равновесия и запускала вдаль шальной, пьяной пулей, готовой врезаться и разбиться.

В глазах темнело, свинцовые мышцы во всём теле уже давно ломило, а дыхание стало частым и обрывистым. Кочки, кочки и снова кочки, через которые прыгаешь или оббегаешь, теряя в скорости, а набирать её всё сложнее и сложнее. И хорошо, если они не обросли травой, и ты ясно различаешь их, ведь ты не можешь остановиться и составить план. Ты бежишь из последних сил, просто чтобы выжить. Но у любого пути есть конец.

Нога застряла в траве. Тэсса выдернула её на ходу и, подпрыгнув, не удержалась, рухнула и тут же кубарем покатилась по оврагу, поднимая пыль. Она успела закрыть лицо от колючек, но чертополох соблазнился и другими местами, набивался за шиворот, пускал пыль в глаза, рот и нос сквозь щёлочки пальцев, в то время как локти, бёдра и бока бились об кочки, на которых тело подпрыгивало и летело вниз ещё быстрее. Её ожидали выжженные просторы.

Тэсса лежала на спине и кашляла. Затем протёрла лицо и оглядела пройденный путь. На склоне всё ещё сновала пыль, а где-то позади доносилось рычание. Тэсса тут же отползла в ближайшие заросли луговика и еле протиснулась в большую, водосточную трубу, забитую бытовыми отходами. Пришлось изогнуться, зарыться в мусор, и слушать приближающееся рычание, и как лапы с тихим хрустом сминают траву. Иногда рычание и хруст затихали, и доносилось еле слышное дыхание, казалось, Цербер смотрит, чует Тэссу сквозь траву. В такие секунды по спине и лицу скатывались крупицы пота. Сердце замирало. Но эти мгновения уходили, и Тэсса успокаивалась. Ненадолго. Одна тревога сменялась другой.

Шаги вдруг становились подозрительно тихими и не то, чтобы затихали удаляясь, просто в голове поднимался звон и заглушал все прочие звуки и всё нарастал, до дрожи в барабанных перепонках. То были удары молоточка в самое в сердце, и усиливался не просто звон, а размер молотка и разящая сила ударов. Тэссу начинало подташнивать, приходилось закрывать глаза и глубоко дышать, чтобы не свалиться в обморок, но к счастью, лежанка из пригретого мусора у неё уже имелась.

Труднее всего сидеть и просто ждать, когда голодный зверь бродит где-то рядом. Выжидание подобно нестерпимому зуду, особенно после нервной, двухнедельной беготни. Как усидеть спокойно, если ты чувствуешь холодное, склизкое дыхание смерти на своём затылке, а твои мышцы гудят, отказываясь принять покой.

Пошатываясь, Тэсса разгребла мусор и вылезла из трубы. Тогда она не заметила, но увидела теперь совсем крохотные ростки травы, а значит жизнь ещё теплилась в Бугульме. Тэсса улыбнулась и подняла взгляд на Цербера. Он глядел исподлобья и тихо рычал. Мрак

переливался на его мощном, чёрном теле. Тэсса и Цербер стали ходить полукругом, прицениваясь и принюхиваясь, готовясь к танцу. Раньше этот пёс и вправду был псом, а теперь его чёрные глаза веют безумием, пасть разит чёрным пламенем, а из туши вырывается тьма. Теперь это собачий дьявол. Каков хозяин, таков и пёс. Он рычит и крадётся, а в его дыхании кроется сама смерть, отодвигая жизнь на задний план.

– Нам незачем биться! Мы оба призваны служить этому миру!

Только каждый делает это по-своему. Цербер продолжал топтать траву, сокращая дистанцию. Круг сужался. Шаг влево. Шаг вправо. Все вероятности просчитаны, и позиция объявлена. Партия близится к завершению.

Плавные дуги вен на гладкой собачьей шерсти вздулись молниями. Цербер весь как-то собрался, напрягся, склонил морду вниз и исторгнул рык на всю округу. Слюна его закапала чаще и разъела траву. В нарастающем гневе пёс налился каменной тяжестью, от его поступи земля стала продавливаться. Из лап вылезли когти, и Цербер бросился. Бежал как по болоту, тонул в твёрдой земле, так был тяжёл, но успевал карабкаться прежде, чем почва проваливалась. Вгрызться в горло, и страшно рыча, мотать головой, разрывая плоть! Вонзить когти как можно глубже и отдирать мясцо, медленно и мучительно, и рвать, рвать, рвать! Вот что читалось в его глазах.

Пёс уже не мог бежать, а только пригнуться и прыгнуть. Выставить в прыжке передние лапы с когтями и раскрыть пасть. Челюсти щёлкнули у Тэссы перед лицом, но она успела сжать кулак. Огромная каменная рука вырвалась из земли и схватила пса в каком-то дюйме от Тэссы. А затем раскрутила тушу и выстрелила ею, словно ядром из пушки. Далеко-далеко за овраг. В старый давно заброшенный колодец, по стенкам которого он тут же начал взбираться. У Тэссы не осталось сил на равную схватку. И всего несколько секунд, чтобы бежать. Она огляделась.

Бежать было некуда, а значит, придётся задействовать весь ум и талант, чтобы понять, как можно использовать окружающие её места в свою пользу. Тэсса закрыла глаза и стала мысленно читать, шерстить их. Несчастья былых лет сменялись друг за другом, как день и ночь. Дома сгорали вместе с жильцами, по халатности или ради баловства. А в близлежащих садах воровали всё под чистую, что трудяги выращивали целое лето. Здесь умирал и возрождался труд. Здесь, через сады, детишки катались на велосипедах в посёлок к бабушке. Но это было не то видение. Тэсса случайно коснулась живых травинок, и канал переключился, а она намеренно искала несчастья в хвори, поэтому и была рада окунуться в облезлую, выжженную траву.

В этом же районе, на дороге, что разделяла дома и садовые участки, ларгус, не снижая скорости и не стараясь увернуться, сбил мужчину, ступающего по зебре. Мужчина подлетел и тут же рухнул, истекая кровью, весь с разорванной кожей, и уже больше никогда не поднялся, умирая в одиночестве. Ему оставалось пройти несколько метров до дома.

Тэсса видела много подобного. И грудных младенцев, умерших голодной смертью на своих койках в запертых в усмерть пьяными родителями комнатах. Сгоревший дом, где пьяная жена забыла потушить сигарету, и вспыхнуло пламя, в ту ночь часы Восток с треснутым стеклом остановились на руке задохнувшегося в дыму мужа. И много прочего, что упоминать совсем не хочется. Тэсса впитывала в себя эти предсмертные ритмы, стараясь не приглядываться и не принюхиваться, а бездумно слиться. Но как можно не почувствовать угарный газ и запах обгорелой плоти, что свербит в ноздрях? И острое сверло голода, и вой сирен, что с опозданием бывает печальнее похоронных гимнов.