Грандиозное приключение
Шрифт:
— Все в черном, — сказала она. — Как похоронные распорядители!
— Видать, священники, — сказал Джордж. — Отец Джулиан, доктор Парвин и небось отец Дулли… рыжий такой, вот вроде тебя. Они из Филип Нери.
— Это в конце улицы, напротив нас, — сказала Стелла. — Но там же католики.
— А то кто же? — сказал Джордж.
В общем-то священникам ходить в театр не положено, но на посещения репетиций у них там смотрят сквозь пальцы. Мередит с прошлого года начал их приглашать. Он обратился в католичество. Такие, по мнению Джорджа, еще почище прочих. Им искупленье грехов подавай. Перед тем как труппе идти по домам, доктор Парвин будет им раздавать
— Так мистер Поттер католик! — ахнула потрясенная Стелла.
— Да они все, — сказал Джордж. — Кроме Сент-Айвза, ну и этого — Фэрчайлда. Тот вообще не разбери-поймешь!
Стеллу воспитали в таком духе, что католицизм не религия, а чума. Зараженные им едва отличаются от диких зверей. Амуры у них на кроватях, а бес за плечом, пьют они как сапожники и плодятся как кролики. После рождественской всенощной на улицы высыпают пьянчужки — из носу кровь, кулаки в синяках, — слезливо гнусят: «Слава в вышних Богу», а сами прудят у забора, дядя Вернон сколько раз звонил в полицию: «Я владелец „Аберхаус-отеля“, — заявлял. — Прошу прекратить безобразие возле моей территории». Лили говорила: напрасный труд, зря только деньги переводить. И правда. В этом Брайдуэлле каждый второй — папист.
Летом, когда протестанты из нищих слободок по Док-роуд устраивали шествие в честь короля Билли [11] , полиция строила баррикады против разъяренных католиков. Женщины становились в дверях, задницами к толпе, задирали юбки, сверкая рваным зеленым исподним. Когда еще дядя Вернон был маленький, один католик пальнул фейерверком по ломовику с пивоварни, бедный коняга завалился на бок, бумажные вымпелы рвались с удил, цеплялись за край тротуара. Седока, ряженного королем Вильгельмом, буквально размазало по стене. Эхо долго гоняло грохот его меча по булыжникам.
11
Имеется в виду король Вильгельм III (1650-1702), главный защитник протестантизма в Европе.
Стелла была потрясена, что Дотти Бланделл и Мередит — культурные люди — могут придерживаться такой веры. Она спросила у Джеффри, знает ли он точное значение слова «обратился».
— Ну, относительно точности не поручусь, — сказал он. — Но это, в общем, поменять ориентиры, перейти от чего-то одного к другому.
— Например?
— В религиозном смысле, — сказал он, — от греха к святости.
Довольно неясно. Но все равно, когда члены труппы выстроились на сцене и склонялись почтительно, а доктор Парвин, благостно бормоча, складывал пальцы в предательское крестное знамение, Стеллу всю трясло. Она чувствовала: надо либо подойти под их убийственное, показушное благословение, либо уж бежать без оглядки. Просто так стоять и смотреть нельзя. Или — или.
Дядя Вернон ждал ее с ужином. Он набивался провожать ее домой, но она пригрозила, что устроит поджог, если он на километр подойдет к театру. Он держал горшочек в духовке, чтоб не остыл.
— Нет, — сказала она. — Не могу. С твоей стороны очень внимательно, но мне просто в горло ничего не полезет.
Он выключил газ подчеркнуто раздраженным жестом, хоть злости не было в сердце. Будь у него у са мого такая насыщенная жизнь, он бы тоже без еды перебился.
— Ах, какое чудо! — сказала она. — Если б только я могла рассказать. Нет, не умею…
Он-то умел, да помалкивал. Она изменилась лицом, с тех пор как Лили не завивала ей волосы.
— Когда я возвращалась домой через сквер, — сказала она, — и качались деревья, я была, как Кротик, когда он трусил за Крыси через дикие Леса и ветер нес ему запах родного далекого домика [12] .
— Какие такие деревья? — спросил он. — Что еще за леса?
Он уже видел ее такой, когда она утыкалась носом в свои эти поэтические книжки, и еще как-то раз, когда прокрался по лестнице и застукал ее у телефона. Было одно из тех утр, когда раннее солнце, пробив цветное лестничное стекло, янтарным светом затопляло темноту холла. Девчушкины рыжие полосы горели на фоне отсыревших обоев. Она мигом брякнула трубку, наотрез отказалась отвечать на вопрос, с кем говорила, и тогда, как сейчас, был в этих глазах какой-то вызов.
12
Эпизод из популярной детской книжки «Ветер в ивах» Кеннета Грема (1859-1932)
На секунду он увидел ее человеком, не связанным с ним самим, отдельным, иным существом, как вот случайный встречный на улице с лицом, горящим от тайных мыслей. У нее так сияли глаза.
Прогон в костюмах на другой день прошел как по маслу, и, огласив свои замечания — чуть-чуть затянули паузу в конце третьего акта, перед тем как Олуэн во второй раз открывает сигаретницу, а со своей репликой после слов Роберта насчет того, что он сам выдумал человека, которого любит, она самую малость поторопилась, — Мередит объявил: хватит, хорошенького понемножку. Он боялся, что они заездятся.
Потом, отведя в сторонку Сент-Айвза, он намекнул, что неплохо бы поопекать Дон Алленби.
— Вывел бы ее на часок погулять, что ли, — сказал он. — Тет-а-тет.
— Дотти, конечно, тоже пойдет с нами, — сказал Сент-Айвз.
— Не стоит, — посоветовал Мередит. — Сам знаешь, каковы они, женщины.
И легонько ткнул Сент-Айвза под ребра — мужской разговор.
Пру попросила Стеллу принести из гардеробной черное платье Дотти: подрубочный шов справа смотрелся не совсем так, как надо.
— До чего же дотошная, — вскрикнула Дотти. — Просто клад! — И она пригласила Стеллу на чай у Джорджа Генри Ли через дорогу.
— В таком виде? — Стелла оглядывала свой халат, а Дотти сказала, что одежда не имеет значения, важно внутреннее содержание человека. Несмотря на это, прошло не меньше получаса, пока она спустилась вниз, одетая как картинка: брючный костюм в мелкую полоску и на волосах шелковый белый тюрбан.
Бэбз Осборн, скрючившись над телефоном в закутке консьержа, снова пыталась дозвониться до Станислава.
— Мистер Винек, конечно же, на месте, — крикнула она, стукнула об стену кулаком, отцепились кнопки, списки звонков и адресов закружили по коридору. — Мы специально условились!
— Ты иди-иди, не жди меня, детка, — сказала Дотти. — На мадам снова нашло. Придется откачивать.
Стелла перешла через дорогу и застряла перед витриной, где чванились парадными пиджаками надменные манекены.
В ресторане Джорджа Генри Ли пожилая дама, вся в фиолетовом, пела под струнный квартет «Чай для двоих» и водила руками по воздуху, будто отгоняла паутину. Когда дошло до слов: «…Разглашать нам не резон, что у нас есть телефон», из глаз Бэбз Осборн брызнули слезы.