Грандиозное приключение
Шрифт:
Она хотела выдернуть руку, но он держал крепко. Взгорок под ее пальцами был нежный и все-таки твердый: железный кулак в замшевой перчатке. Применяя к своей незадаче то, что Мередит называл толикой философствования, она размышляла о различиях в мужской и женской одежде. Брюки у них, наконец поняла она, скроены так не потому, что прикрывают дурацкие ноги, а потому, что мужчины вечно начеку, как бы куда не делась их драгоценность. Им надо всегда иметь возможность мигом убедиться, что она у них на месте. Самое удивительное, что им для этого требуется еще и свидетель.
Репортер сдвинул шляпу и протянул Стелле носовой
Странно, разве она чихала? У нее действительно начинался насморк. Вдруг он испустил могучий вздох, будто из него выкачали воздух. Весь стал как будто меньше. Это его самое уж явно скукожилось. И сразу почти он заснул. Она осталась одна — со студенистой сморщенной штукой в липких, перепончатых, как у гуся, пальцах.
Наконец она отдернула руку, украдкой вытерла о соседний стул. Вот балда, подумала, отмечая неуместную улыбку на зачерненном лице вылезавшего на поверхность шахтера.
Репортер проснулся, сразу вскочил, нахлобучил котелок. Цветочницы подсвечивали лигроином расставленные вдоль тротуара ведра. Озарялись окна Оуэнов. Было уже полшестого.
— У меня контрамарка на «Опасный поворот», — сказал репортер бытовым голосом. — Может, встретимся после спектакля? Мы так и не коснулись ряда вопросов.
— С удовольствием, — сказала она.
Едва ли он мог воспользоваться своей контрамаркой, а тем более дожидаться ее после спектакля. Уже, наверное, дрожал, как бы она не проболталась. Ей ничего не стоило при желании упечь его в тюрьму. С него слезло все нахальство. Стоял под фонарем — старый, напуганный.
Она попрощалась, он приподнял свой поганый котелок, она повернулась, пошла к театру и все терла, терла руку о бедро, как оттирала грязную швабру.
Бонни поинтересовался, как прошло интервью, и она сказала, что все в порядке, никаких нескромных вопросов личного характера, кажется, не допускалось. Во время первого антракта она отнесла Фредди Рейналду кофе с печеньем в оркестровую яму. Мистер Рейналд в перерывах играл на рояле и помнил довоенные времена, когда в театре был настоящий оркестр. Тогда все было другое, он говорил Стелле, да он и сам был другой. Из-за своих принципов он не пошел служить в армию, и его использовали на трудовом фронте, так что руки у него теперь совершенно не те.
Он держал у себя на столике фотографию, штемпелеванную кофейными кругами: человек в профиль, на мотоцикле. В углу чернилами: «Милому Фредди с любовью. О'Хара». Как ни глянет на эту фотографию. Стелла вспоминала кого-то, но кого — сообразить не могла. Профиль гордый, может, даже презрительный. Вот, кажется, повернулся бы, посмотрел на Стеллу — и сразу бы она вспомнила.
Уже выходя, она вдруг спросила:
— Если кто-то позволяет себе с тобой вольности, значит ли это, что отчасти ты сама виновата?
— Вольности? — переспросил Фредди. —А с чем это едят, не пойму?
Нет, невозможно было ему рассказать.
— Да так. Один человек кладет меня к себе на колени и шлепает.
— А-а, Сент-Айвз, — сказал Рейналд. — Этот безобиден. Не нравится тебе, так ему и скажи или лучше держись подальше.
— При чем тут «нравится — не нравится», — сказала Стелла. — Просто я не понимаю, зачем это нужно.
Когда дали занавес, она убрала реквизит, а потом на всякий случай спряталась в гримерке статистов от репортера — еще посмеет ее дожидаться. У нее болела рука. Она подняла ее на свет и увидела
Она отпрянула в тень и увидела — Джеффри, бежит сломя голову вниз. Он так выскочил, так помчался, что она бы не узнала его, не сверкни под лампой желтый галстук. Потом несколько секунд было тихо, потом голос Мередита: «Ничего-ничего. К утру образумится». Наверно, Джеффри жаловался, что ему не дали роль поинтересней, решила Стелла.
Дверь кабинета захлопнулась, Мередит с Джоном Харбором появились из-за поворота лестницы. Стелла хотела их окликнуть, но что-то такое в лице Мередита остановило ее, а через секунду он уже сбегал по ступенькам, обнимая Джона Харбора за плечо, и был таков.
Прогон в костюмах «Цезаря и Клеопатры» тянулся восемь часов. Никак не скользила толком по сцене лодка Клеопатры, никак не получалось освещение Сфинкса. Голосочком Ширли Темпл [16] Клеопатра сюсюкала: «Старичок… старичок, не убегай», а в нее никак не попадал прожекторный зайчик. Сент-Айвз крикнул: «Здесь кто-то что-то сказал или мне показалось?» — и все расхохотались, и Мередит натянул на глаза свой капюшон, растянулся в проходе и взвыл. Опять все грохнули, но смешного было, оказывается, маловато, потому что Бонни выскочил на сцену как бешеный, взметая пыль, и пыль кружила, светляками вспархивала к прожекторам, и он орал: «Да тише вы!»— Он измаялся, утихомиривая студентов университета: побросали копья на лестнице, во весь голос перекрикивались в кулисах.
16
Ширли Темпл (р. 1928) — американская киноактриса. Начала сниматься в трехлетнем возрасте и прославилась ролями девочек. С возрастом утратила популярность.
Не один Бонни сорвался. Десмонд Фэрчайлд и Дотти Бланделл ругались в коридоре, все слышали, но никто толком не знал, из-за чего сыр-бор. Он чуть ли не обозвал ее коровой, если не похлеще, а она влепила ему затрещину, и он, говорил Джордж, в ответ тоже поднял на нее руку.
Вернон звонил дважды — узнать, что со Стеллой. В первый раз Бонни был корректен, обещал в любой момент отправить Стеллу домой на такси. На второй запрос он ответил скупо: «Послушайте, она ведь не в банке служит», и брякнул трубку.
Стелла про эти звонки знать не знала. Когда не была занята в сцене дворцового приема, она носилась, что-то таскала туда-сюда или втирала мазь в плечи Джона Харбора, который с утра ходил как вареный рак, сдуру перегревшись синим светом.
Маленькая бледная женщина с красной лентой в волосах почти весь вечер сидела в гримерке Грейс Берд. Ее пригласили, Джордж говорил Джеффри, на роль Питера Пэна в следующей постановке. Бэбз Осборн для роли была слишком высокого роста и, во-вторых, эта женщина уже играла Питера Пэна раньше, когда П.Л.О'Хара был капитаном Крюком. В первом ряду зевали в креслах священники.