Грани Обсидиана
Шрифт:
Я встретилась с ним взглядом – с тем, кого совсем недавно боялась, ненавидела. Хотела убить. На этот вопрос я могла ответить.
И я ответила:
– Да, мой лорд. Да.
Грань вторая
Бэрин
Быть влюбленным в жену собственного брата – что может быть печальней, безрассудней и… безнадежней. А если еще прибавить сюда отвратительные мысли, что, не будь у тебя брата, все могло бы быть совершенно иначе… И это тебе бы была предназначена ее радостная улыбка по возвращении, и лишь тебе бы она дарила ласки ночью – да и днем
Он возвращался домой в сумерках. Конь, которому словно передались тяжелые мысли всадника, шел медленно, устало разгребая ногами снег. Бэрин, подняв голову, окинул взглядом знакомые с рождения башни. Он теперь надолго покидал замок – то под предлогом проверки пограничных постов, то для охоты, то сопровождая крестьян на ярмарку, словно какой-то простой наемник. Фэрлин ничего не говорил ему и никогда не задавал вопросов, лишь хмурился и отпускал в следующую поездку.
Но не мог же он навсегда уйти из своего родного дома? Тем более что его постоянно тянуло назад, словно на канате…
Конь, всхрапнув, вскинул голову, и Бэрин машинально натянул уздечку. Откуда-то – словно из-под самых копыт Ворона – выскочила лисица. Пустилась прочь, к реке, но так тяжело и медленно, что он легко мог подстрелить ее: зверек был обременен добычей – цыпленком, явно стянутым в замковом птичнике. Рука Бэрина потянулась к арбалету… и опустилась. Пусть хоть кому-то повезет.
Лисица, словно поняв, что ей ничто не угрожает, приостановилась, опустив птичью тушку на снег. Уселась, обернув пушистым хвостом лапы и наблюдая за ним. Бэрину показалось, что она ехидно и довольно улыбается. Он слабо улыбнулся в ответ и вновь направил коня к замку.
Спешиваясь и передавая поводья конюху, вполуха слушал причитания птичницы: мол, и щели-то никакой нет, и собаки не чуют, не лают, а уж которую птицу проклятая лиса душит! Бэрин сочувственно покачал головой, втайне симпатизируя хитрому зверьку. Зима выдалась морозной и снежной, даже косули застревали в глубоких сугробах и замерзали в снежном капкане. Зверью приходилось нелегко, вот оно и жалось к людскому жилью.
Приглаживая влажные от стаявшего снега волосы, он быстро прошел по полутемным коридорам. Знал, что его ждут. Стол накрыт, а за столом сидит…
– Ну вот и ты! – улыбка, протянутая рука. Не устояв перед искушением, он шагнул, сжав ее запястье, прикоснулся губами к нежной теплой коже – помни, не дольше мгновения! – пробормотал:
– Как ты?
– Со мной все прекрасно! Все носятся вокруг меня и квохчут, не дают и шага ступить! Если я и заболею, то только от излишней заботы… – Инта с улыбкой глянула поверх его плеча: – Фэрлин сказал, ты вскоре подъедешь, вот мы и подождали с ужином.
Бэрин отступил, повернулся. Брат, проходя мимо, крепко сжал его плечо, сказал просто:
– Садись, стынет.
Ели молча. Бэрин поглядывал то на Фэрлина, то на невестку. Беременность пошла Инте на пользу. Округлила фигуру, сделала плавными движения, добавила безмятежности и спокойствия взгляду. Казалось, она постоянно здесь и не здесь. Участвуя в разговорах и делах, Инта все время прислушивалась – не только к росту внутри себя, но и к чему-то иному, находящемуся далеко, высоко отсюда. Словно кто-то постоянно нашептывал ей
…Найна всегда говорила, что он слишком многое придумывает и лучше бы ему стать бардом, чем Пограничником… Сестра явно опять отказалась ужинать с ними под привычным предлогом нездоровья. Это нездоровье длилось уже чуть ли не год: с тех самых пор, как их брат женился на человечьей женщине. Как подозревал Бэрин, Найну возмущало не только то, что Фэрлин смешал кровь оборотней с людской, но и то, что сделал он это по любви, а не по необходимости. Она долго донимала молодоженов мрачными предсказаниями бездетности: в таких смешанных парах дети рождаются редко. Но теперь, когда Инта понесла, «нездоровье» золовки лишь усугубилось, и она начала поговаривать, что дети или родятся с изъяном, или вовсе людьми.
Впрочем, Бэрин был рад, что Найна не стремится встречаться с Интой больше необходимого. Инта тоже не отличается покладистым нравом и удерживается от ссор с новой родственницей лишь большим усилием воли. Но в присутствии Фэрлина все старались держать себя в руках: не хватает еще вмешивать лорда в дела своей ненависти… и любви.
– Как обстановка на Черной?
Черная речка, не только вливающаяся в пограничный Обсидиан, но и выходящая на их сторону быстрой стремительной протокой, представляла собой непрерывный источник тревог. Заклинания, которые обычно надежно запечатывали границу и требовали обновления лишь время от времени, по необъяснимой причине здесь рвались и истончались. Родители говорили, что речной узел имеет свою собственную силу и даже колдовство Пограничников не может справиться с нею. Потому в эту брешь то и дело пытаются прорваться Звери с того берега Обсидиана, и потому здесь возведена крепость с постоянным гарнизоном и сильными магами. Но раз в сезон, в новолуние, кто-либо из самого могущественного и древнего рода – Фэрлинов – должен поделиться своей кровью и своей силой с Черной.
Правда, чувствует себя после этого прескверно. Вот как он сейчас. Неудивительно, что Фэрлин разгневался, узнав, что брат возвращался домой без сопровождения. Голос его стал ледяным, ледяными – глаза.
– Корнер потерял разум? Или ему настолько надоело главенство нашего рода, что он надеется отделаться от нас таким простым способом?
– Брат…
– Почему он не выделил тебе охраны?
– Я сам отказался от сопровождения. У Корнера и без того слишком мало бойцов…
– Он безумен, а ты самоубийца?! Да с тобой в таком состоянии мог бы справиться любой крестьянин с вилами… да что там – любой мелкий Зверь!
Бэрин вдруг вспомнил лисицу. Представил, как, не удержавшись в седле, падает в снег, и та, отбросив задушенного цыпленка, жадно вцепляется в горло нежданной крупной добыче. Проблема только в перетаскивании. Лисица загрызла волка…
Он потер лицо ладонями, чтобы скрыть внезапную и неуместную сейчас улыбку.
– Никто из них мне не встретился, так нечего об этом и говорить.
– Говорить есть о чем! – отрезал Фэрлин. – В следующий раз поеду я. – Быстрый взгляд в сторону жены. Все трое подумали об одном и том же, и Фэрлин добавил: – Или Найна.