Грани
Шрифт:
«Дорогая Кейт! Пишет тебе твой старый добрый дядюшка Сэм. Хочу высказать безудержную радость по поводу выписки Стивена. Он у тебя сильный парень и выбирался из куда худших передряг. Да, несомненно, он сильный… и очень глупый. А потому я хочу обратиться именно к тебе. Уезжайте из этого города. Из этой страны. Я немного подсобил Стивену, и на некоторое время у вас будут средства для новой жизни. Возможно, ты боишься перемен, но поверь, так будет лучше для вас. Так будет лучше для тебя. Ты — единственное, ради чего живет твой брат. Но он идет не тем путем. Я пишу это письмо, пока он сидит у меня в кабинете. Я вижу его глаза, моя дорогая. Вижу его взгляд.
С любовью, дядя Сэм».
Постепенно дрожь в руках Кейт исчезла. Она отложила письмо и заглянула в рюкзак. Среди свернутых пачек стодолларовых купюр виднелся небрежный обрывок бумаги. На этот раз почерк принадлежал Стивену. В нем было написано всего пару слов:
«Я откладывал это на черный день. Пожалуйста, возьми их. Я непременно найду тебя в новой жизни. Будь счастлива, сестренка. Я люблю тебя».
Кейт просидела на кровати несколько минут. Потом она аккуратно положила обе записки в пакет, а еще через минуту, надев пальто и собрав сумки, закрыла за собой дверь.
***
Кейт стояла у третьего перрона на железнодорожном вокзале и сжимала в руке свой билет на поезд. Напоследок она оглянулась, в последний раз обведя своим взглядом место, когда-то служившее ей домом. Но вот уже раздался гудок поезда, а вслед за ним и объявление о посадке пассажиров.
Сжимая ручки от сумки, Кейт направилась к вагону поезда, произнеся на последок единственную фразу, которую она сказала словно в воздух:
— Я люблю тебя, братик.
Затем ее силуэт исчез в одном из вагонов, а еще через некоторое время за горизонтом скрылся и сам поезд.
На том самом месте, где не так давно стояла Кейт, воздух словно бы наполнился чьим-то присутствием.
А после неслышимый для человеческого слуха голос произнес:
«Я тоже люблю тебя, сестренка».
Затем жизнь снова пошла своим чередом.
Тост
А в это время Боб Гаррисон, поставленный на ноги врачами (на этот раз Боб провел в больничной койке весь период выздоровления) и после оставивший рюкзак с письмом возле двери Кейт Баркс, сидел на траве и разглядывал стоящие напротив него могильные плиты. Они находились совсем рядом друг к другу, и если бы сидящий разглядывал их слишком долго, то сложилось бы ощущение, будто эти могилы слились в одно целое.
Боб Гаррисон отпил еще один глоток пива и сам себе произнес:
— За то, чтобы все мы обрели самое главное в конце нашего пути. Спокойствие. За тебя, Кейси. За тебя, Макс.
После чего Боб встал с земли, еще раз взглянул на надгробные плиты и слегка прихрамывая побрел прочь в направлении, которое было известно только ему, оставив у могил по одной красной розе.
Когда Боб Гаррисон скрылся из виду, возле одной из могил неизвестный голос тихо прошептал:
«Спасибо».
А после голос вознесся к самим небесам и утих навсегда.
Рождение душ
В больнице святого Михаила роды Марты Остин подошли к концу. По удивительному стечению обстоятельств в эту самую секунду закончились и роды Кристи Рейн из соседней палаты. Последние схватки отняли у обеих женщин все силы, но любящие мужья крепко обнимали своих жен, нежно целуя в лоб и хваля их за бесконечное терпение и проявленную храбрость.
Кристи, взглянув на своего сына, прошептала:
— Ну, здравствуй, Птенчик.
Для обеих семей сегодня был самый счастливый день на свете.
Рождение мальчика и девочки:
Мэри Остин и Эрика Рейна.
Эпилог
Роджер Майлз стоял напротив надгробия своего сына и смотрел в небо. Сегодня оно было кристально-чистым. Ни единого облака, ни намека на самый мелкий и белый пушок посреди этого огромного небесного пространства. Опустив свою голову вниз, Роджер принялся рассматривать близстоящие надгробия. Они были самого разнообразного размера и формы. Некоторые ухоженные, а некоторые уже успели обрасти какими-то диковинными растениями. Подойди к ним совсем близко, и того глядишь, они тут же вцепятся в тебя, окутывая и затаскивая прямо под землю.
Роджер никогда не понимал, почему кладбище ассоциируется с чем-то негативным. А потому, сегодня Роджер не был одет в траурный костюм. Сегодня на Роджере была надета простая светлая рубашка и не менее светлые брюки.
"Нужна ли официальность там, где ты просто хочешь пообщаться со своим родным сыном?"
Кладбище. Здесь было просторно, а главное — тихо. Если бы позволяло общество, Роджер бы безо всяких задних мыслей проводил здесь куда больше времени. Он мог бы сидеть под любым из деревьев и раздумывать о жизни. Просто так, без какого-либо повода. Но повод был. Он был единственным в своем роде, который заставляет тебя вступать на территорию любого из кладбищ. И повод этот, конечно же, никогда не нес в себе ничего хорошего. После всего этого оставалось только одно — боль, нескончаемая грусть и безысходность.
А еще здесь ты оставлял слезы. Возможно, не в прямом смысле. Но твоя душа… находясь здесь, она роняла их одну за другой. Пока ручейки слез не переходили в огромный поток бесконечной утраты.
Утраты по самым любимым людям.
Роджер Майлз наконец-то осмелился посмотреть на надгробие. Он пытался представить, что сейчас смотрит не на какой-то кусок мрамора, а на своего родного сына. Но глаза наотрез отказывались вводить своего владельца в эту несбыточную фантазию. На Роджера Майлза смотрело все то же надгробие. С выгравированным именем своего сына, датой рождения и датой смерти.
Еще чуть ниже читалась фраза:
«Покойся с миром, Эрик. Благородный муж и примерный сын».
«Сын, — подумал Роджер и его затрясло, — это был мой родной сын».
Тогда Роджер посмотрел на соседнее надгробие. Надгробие, слова на котором Роджер знал давно и наизусть:
"Покойся с миром, Мэри. Пусть земля тебе будет пухом".
Возле могилы Мэри Роджер заметил цветы. Сказать по правде, они бросились ему в глаза сразу, как только он подошел к надгробию. Но только сейчас Роджер начал разглядывать их по-настоящему пристально. У надгробия лежали самые обыкновенные бордовые фиалки.