Граница надежд
Шрифт:
Я внимательно посмотрел на Дишлиева. Лицо его было все таким же измученным.
— А что касается Драгана, то я могу поговорить с ним, — неожиданно сказал он, и это застало меня врасплох. — В тюрьме мы сидели с ним в одной камере. Он необщительный человек, но очень честный.
— Умер Ярослав! — Мне хотелось вывести его из такого уравновешенного состояния, но он даже не вздрогнул, только расстегнул шинель и сел.
— Я отпечатал некролог, — продолжал он все так же спокойно. — От своего имени. Нас очень многое связывало в жизни, нас обоих. Ярославу много раз удавалось ускользнуть из объятий
Меня поражало самообладание Дишлиева. Он был молчаливым, необщительным, а оказывается, он многое знал и обдумывал все до мельчайших подробностей.
— Я был в больнице у Венеты. Потом зашел к Ярославу. Был с ним в последние минуты его жизни...
Это его не удивило. Дишлиев подложил несколько поленьев в печку и снова заговорил:
— Драган провел всю ночь у меня. Он почти невменяем, но это пройдет. Он очень любит свою дочь. И тебя любит, но ненавидит твою самоуверенность, твое стремление никому не подчиняться. Да еще у него счеты с твоим отцом. Когда-то они стрелялись из-за женщины, и твой отец ранил его. До сих пор у него сохранился шрам на груди. Так вот этот шрам...
— Батальон, наверное, уже построен, — решил я прервать разговор о Драгане, и Дишлиев, поджав губы, тут же встал.
— Батальон от нас не уйдет! — Его голос звучал резко, даже грубо. — В те годы я не уследил за ними обоими, но вам я не позволю стреляться, не допущу, чтобы вашими поступками руководили низменные инстинкты.
— Дишлиев! — попробовал я его успокоить, но он заговорил еще громче:
— Когда ты говоришь умные вещи, я слушаю тебя, но теперь послушай ты меня. Никто не дал тебе и Драгану право разрывать Венету на части только потому, что вас обоих мучают какие-то воспоминания. То же самое я сказал и Драгану.
— Я люблю ее!
— Этого недостаточно, раз у нее нет покоя. Вы сами разберитесь с Драганом, или я возьмусь за вас. И не смотри на меня так! Это не в моем характере, но для таких, как вы, нужна железная рука.
Дишлиев так разгорячился, что даже стал мне симпатичен. Но как сказать, что я согласен с ним? Ведь передо мной стоял не Драган, а Дишлиев.
— Ты умный парень, так не витай же в облаках! — продолжал Дишлиев. — Спустись на землю, пока еще есть время. Более крепкой опоры, чем земля, ты не найдешь. — Он начал застегивать пуговицы шинели. — Будь более внимательным к командирам рот. Они, как и мы, многого не умеют, но у них есть желание воспринимать вещи такими, какие они есть.
Я ничего ему не ответил и пропустил его впереди себя. Он принял это как должное.
Дишлиев оказался сильнее меня, он по праву шел впереди.
Батальон был построен. Перед каждой ротой стоял офицер, и это не могло не радовать. Лишь фельдфебель Русин Ленков стоял особняком в конце шеренги. И тут я понял, что значит быть командиром батальона, когда столько глаз следит за тобой и столько людей ждет твоих приказов.
А снег все падал не переставая...
Венета. Захотелось подойти к открытому окну, подставить лицо под падающие снежинки, чтобы они таяли на моих веках, а капли стекали по щекам, как слезы. А ведь у меня не осталось слез. Я
Я попыталась подняться. Острая боль в ногах заставила меня подумать, что они прострелены. И тут я увидела, что ноги и одна рука забинтованы, а волосы подстрижены. Я еще не знала, насколько они подрезаны, их словно и не было вовсе. А Павел так любил ласкать их. Я хотела умереть, сохранив их. Так прекрасно умереть с длинными волосами. Лицо у тебя бледное, а волосы остаются прежними и украшают тебя даже больше, чем при жизни. А сейчас их нет. Ну и пусть!
Напротив меня сидела сестра и держала в руке шприц. Она молода, совсем девчонка, а лицо серьезное, словно на ее попечении находятся больные всего мира. Я отвела ее руку со шприцем.
— Кто меня спас? — спросила я и почувствовала, как ком подступает к горлу.
— Не знаю!
— Кто доставил меня сюда?
— Успокойтесь! Сейчас я сделаю вам укол, и все пройдет. — Сестра говорила таким тоном, как будто имела дело с ребенком. Укол она сделала поистине профессионально и ушла.
Дверь комнаты снова открылась, но я успела повернуться лицом к стене.
Кто-то прикоснулся к моему плечу, и мне так захотелось крикнуть всем — и врачам, и сестрам, и моим доброжелателям, — чтобы они оставили меня в покое. Хватит притворяться, хватит с меня милосердия! Если они так и не поняли, почему я отказываюсь от жизни, то пусть это останется на их совести.
Рука прикоснувшегося ко мне лежала на моем плече и казалась чрезмерно тяжелой, но мне было приятно ощущать это.
— Венета, посмотри на меня!
Я не смела обернуться. Голос его, рука его, я я не решаюсь взглянуть. Мне все еще казалось, что это обман, что мне все приснилось. Ведь я могла умереть, прежде чем услышу его снова, прежде чем увижу его и скажу ему, как много он теперь для меня значит!
— Посмотри, что я тебе принес, — заговорил он, гладя меня по подстриженным волосам. — Только вчера их получил. Прошло полтора месяца с тех пор, как мы фотографировались. Отличные получились снимки. И ты выглядишь просто чудесно!
Я рассматривала снимки нашей скромной свадьбы. Не было ни праздничного шествия, ни свадебного наряда новобрачной. Мы с Павлом в будничной одежде. Нашими свидетелями при бракосочетании были мой сокурсник по университету и его подружка. И все же совершенно очевидно, что мы, все четверо, очень счастливы. Мы обедали в «шикарном» ресторане и оплатили «страшный» счет. Павел и теперь расхохотался, как тогда. Я прижала его ладонь к своему лицу. Он сел прямо на постель и начал целовать меня.
Я была счастлива.
— А ребенок... — прошептала я, опьяненная его присутствием. — Ведь мы живы, и у нас все впереди... — сказал он.
Как мне хотелось, чтобы никогда не замолкал его голос!
— Забери меня с собой! Не хочу оставаться здесь.
Он прикоснулся рукой к моим губам:
— Больше не отдам тебя никому.
— Никогда?
— Никогда. Поверь мне!
Я поверила ему. Да разве когда-нибудь я не верила ему? Только не знала, люблю ли его по-настоящему, а теперь...
— Мне нужно идти! — вдруг сказал он.