Граница надежд
Шрифт:
— Поцелуй его, как тогда. Без всяких клятв. Человек должен давать клятву только раз в жизни.
Я поцеловал пистолет и продолжал стоять как заколдованный. Голос Ярослава звучал еле слышно, и от этого становилось жутко.
— Открой окно, — попросил он и сел в постели. Три выстрела прозвучали в комнате и рассекли молчание ночи, опустившейся над городом. — Тогда нас было только трое в нашем краю, а теперь весь народ вместе с нами. Не забывай об этом!.. — Он вложил пистолет в кобуру и снова опустился на подушку.
На улице послышался цокот лошадиных
— Драган вконец запутался. Нет мне покоя из-за него, — прошептал Ярослав и прикрыл глаза.
— Помолчи!
— Нет, пора поговорить. У меня осталось мало времени.
Ну как он мог произнести такое?! Мне захотелось крикнуть изо всех сил, крикнуть от муки, от боли, а Ярослав снова открыл глаза и засмотрелся на падающие снежинки, оседавшие на стеклах окна.
— Красиво, не правда ли? Чудесная зима.
— Бывали дни и лучше, — ответил я.
— Но голодные, — договорил Ярослав.
— Я пришел... — Я хотел сказать ему, что мне больно за те слова, которые я произнес накануне, но он только махнул рукой:
— Не говори о том, что уже прошло. Я забываю все плохое. Только доброе поддерживает человека.
— Ты же сам знаешь, что я... — упрямо продолжал я.
— Ну что вы за люди! Каждый хочет услышать доброе слово, а если этих слов нет и у нас нет времени их придумывать? Драган, как верный пес, не отходит от меня. У него же голова раскалывается от боли, а он хочет увидеть мир таким, каким себе его нафантазировал. Настоящий Дон Кихот, только жестокий и к другим и к самому себе. Драган готов умереть, лишь бы взять верх... Но я люблю его, черта.
Ярослав закашлялся. Прижал руки к груди и молча посмотрел на меня, взглядом умоляя отвернуться, чтобы я не видел его страданий.
Я подхватил его, и он, обессиленный, опустился на мои руки.
— Ни слова больше, — рассердился я. Ярослав попытался унять приступ кашля и снова лег на подушку.
— Но я его выведу на правильный путь, непременно выведу, — прошептал он. Мне показалось, что именно это твердое решение, принятое им, прибавило ему сил. — Раз я рядом с ним, раз мы все вместе...
На террасе послышались шаги, и кто-то резко толкнул дверь. В проеме появился Павел. Раскрасневшийся, задыхающийся от бега, он едва выговорил:
— Она сама себя подожгла!.. Живая, она горела, как факел, как факел протеста, а вы сидите здесь в тепле, рассуждаете о мире, не замечая, что у вас тоже земля горит под ногами!
Я знаками пытался заставить его замолчать, но Павел ничего не замечал. Потом он опустился на стоявший в углу стул.
— Врачи уверяют, что нет ничего страшного. Врачи... А что может быть страшнее того, что человек в здравом рассудке сам себя поджег? Когда я поднял
Ярослав сосредоточенно смотрел на Павла. Потом внезапно приподнялся и жестом подозвал к себе. И только тогда Павел догадался, в чем дело. Он подошел к Ярославу и схватил его за руку.
— Она жива? — спросил Ярослав о Венете.
— Жива!
— И ты ее не покинешь в беде?
— Ну как ты мог сказать такое?.. Бай Ярослав! — прижал его к своей мокрой шинели Павел. — Бай Ярослав!..
А тот больше не промолвил ни слова. Руки его бессильно опустились.
— Не может этого быть! — прошептал Павел, потрясенный и подавленный. — Как же так?.. Когда?..
Но я ничего ему не ответил. Мы уложили Ярослава на постель, и я закрыл ему глаза. И тут новая струйка крови потекла из его рта.
— Мы не жалели его. Каждый думал о себе, — сказал я и прижался лбом к стеклу окна. — Нет больше нашего Ярослава.
— Вы здесь? Так я и предполагал. И, разумеется, уже осудили меня? — раздался раскатистый голос Драгана. Он вошел, как входят в собственный дом, и заговорил, как хозяин. — И я хочу послушать. Меня трижды судили заочно. Но на сей раз я сам пришел, чтобы выслушать приговор. — Он смерил нас взглядом. Его удивили наше молчание и царившая в комнате тишина. В дверях показалась хозяйка. Она запричитала над покойником, и это заставило Драгана вздрогнуть. Он посмотрел на постель и только тогда понял, что случилось. И остолбенел. Хотел что-то сказать, но не знал, к кому обратиться. Тогда он снял кепку и встал на колени перед постелью, как это делали все мы на войне, когда прощались с погибшими товарищами.
Потом он поднялся. Глаза у него увлажнились и стали какими-то мутными. Он направился ко мне, однако раздумал и вернулся. Перед ним во весь рост стоял Павел в расстегнутой шинели, весь в копоти и ожогах. Не знаю, что они взглядами сказали друг другу, но ни один из них не уступил.
— Она будет жить! — дрожащим голосом объявил Павел.
— Освободи дорогу!
— Запомни, Драган, Венета будет жить!
Я заставил Павла отойти в сторону.
— Неужели вам не стыдно перед Ярославом?.. — Я не договорил и открыл дверь. Драган исчез в ночи, как зверь, выпущенный из клетки.
— Ну хватит тебе! — подтолкнул я Павла. — Мы должны его обмыть и переодеть.
Павел весь дрожал.
— Ну почему все так случилось?
— Скажи хозяйке, чтобы она приготовила корыто и теплую воду.
— Почему мы так ожесточились?
— Иди!
Павел вышел, не закрыв за собой дверь. В тот миг для нас никто не существовал, кроме Ярослава.
Павел Дамянов. Ярослава больше нет. Он стал воспоминанием, историей.
Я никак не могу поверить в это. А Велико изменился. Словно кто-то вынул у него сердце, и он начал действовать как автомат. И молчит, все время молчит.