Граница нормальности
Шрифт:
— Вот эту тарелку, — убито сказал Никита.
Николай Львович снова недовольно шевельнулся.
— То есть ты сначала ты вскрикнул, а потом тарелка разбилась? — спросила Катя. Было видно, что что-то в её голове не желает срастаться.
— Да, — отчаянно сказал Никита. И тут же, не давая Кате опомниться, добавил:
— Катя, иди в комнату, чайник вскипел, я сейчас чаю принесу. С пирожными.
— А тарелка?
— Я уберу, не волнуйся.
Катя с сомнением посмотрела на раковину, но всё-таки вышла.
Женщины должны верить мужчинам. Тем более тем, которые им нравятся.
Впрочем, верно и обратное.
Никита осторожно вывел руку из-за спины, и аккуратно поставил командора-2 на стол.
Я хочу, чтобы вы отчётливо представили себе эту картину.
Они стояли друг напротив друга. Большой Никита и маленький командор-2. Лицом к лицу, только Николай Львович стоял на столе.
Командор-2, маленький и непреклонный, спокойными глазами смотрел на смысл своей жизни и молчал. У Никиты же было чувство, что ему предстоит попытаться головой пробить стену. В моей жизни тоже такое бывало, и поверьте, это очень неприятное ощущение.
— Николай Львович, вы же видели, какая она славная.
— Никита, она угроза твоему здоровью.
— Николай Львович, — Никите показалось, что он нашел подходящий аргумент. — Хорошо, вы её… уберёте. А потом мне понравится еще кто-нибудь. Вы же не будете убирать всех, кто мне понравится.
— Почему? — с любопытством спросил командор-2.
Никита растерянно огляделся и увидел выглядывающего из сушилки Эммануила Петьковича. Гварду тоже было интересно — почему.
— Потому что это невозможно, — сказал Никита наконец.
— Никита, — сказал Николай Львович лекторским тоном. — Понятия «долг» и «невозможно» не имеют ничего общего.
— Вы что, собираетесь убивать всех? — шепотом сказал Никита.
И снова наступила тишина. Лишь на столе слабо мерцал контур шлюпки.
Катя стояла у окна. Как-то странно все получалось. Совсем не так как она себе представляла.
Совсем не так.
— Хорошо, — сказал Никита. — А если со мной что-то случится? Если я сейчас выпрыгну из окна?
— Это невозможно, — сказал Николай Львович.
— Вы уверены? — язвительно спросил Никита.
Николай Львович внимательно посмотрел на Никиту. Затем негромко скомандовал:
— Гулливер!
Никита почувствовал, как что-то укололо его в шею. Слабость в ногах заставила его сесть на пол. На столе возле шлюпки маленький боец опустил что-то вроде базуки и довольно улыбнулся — попал.
— Ах вот вы как, — сказал Никита. Говорить было тяжело, язык еле ворочался и сильно хотелось спать.
— Никита, — жалким голосом сказал из сушилки Эммануил Петькович. — Ты пойми, мы же как лучше хотим. Мы же не с бухты-барахты. Вон ГИА изучает. И деньги, если надо. Ты ж для нас смысл жизни. Мы же тоже люди. Мы же тоже хотим, чтобы у нас был высокий смысл. То есть ты, конечно, высокий, ну ты понимаешь. А ты… извини, конечно, но ты какой-то глупый смысл жизни получаешься.
— Да пошли вы, — сказал Никита. Хотел сказать громко, не получилось.
— Ну чего ты ругаешься, — жалобно сказал Эммануил Петькович.
Из-под холодильника высунулся Антон Петрович, открыл было рот, махнул рукой и скрылся обратно.
— Вы же не сможете держать меня так вечно.
Николай Львович подумал, подумал и неторопливо сказал:
— Сможем.
— Тогда я не буду есть, — сказал Никита.
Под холодильником недружно ахнул педколлектив школы имени Никиты.
— Как это ты не будешь есть? — спросил Эммануил Петькович.
Николай Львович же был само спокойствие:
— Даже ваша медицина может поддерживать в человеке жизнь независимо от его желания.
— Ко мне приходят друзья, — сказал Никита, с трудом ворочая языком. — А тут я, не шевелюсь.
Тонкая струйка слюны потекла из правого уголка рта.
Николай Львович негромко скомандовал; один из бойцов тут же, накинув на плечи, подобно полотенцу, носовой платок, спустился со стола по веревке.
— Мы в состоянии избавиться от всех нежелательных гостей, — сказал Николай Львович, наблюдая за действиями бойца. Тот вытер слюну с подбородка Никиты, и сноровисто полез обратно на стол.
— Сюда придёт милиция, — сказал Никита. Он очень старался говорить четко. Получалось плохо, но Николай Львович его понимал.
— Значит, мобилизуем всю колонию.
— Катя! — закричал Никита. — Катя! Уходи! Уходи-и!
Он кричал так, как никогда в жизни не кричал. Разрывая легкие и чувствуя, как становится обжигающе горячим браслет на левой руке.
Странное, наверное, это было зрелище: отчаянно разевающий рот мальчик, лежащий на кухонном полу и толпа маленьких человечков, сосредоточенно вслушивающихся в его тихий, почти неслышный хрип.
— Никита, успокойся! — встревоженно сказал Николай Львович. — Это пиковые значения, Никита, перестань!
— Да как вы не понимаете! Только у вас что ли может быть смысл жизни?! А я?! А мой смысл?
И тут силы кончились. Не было больше сил говорить. Никита лежал на боку, лицом к холодильнику, и видел, как не мигая смотрят на него учителя и бойцы.