Граница Пуст0ты
Шрифт:
– Я не стану тебя защищать, если поставишь под угрозу исполнение моей работы.
– Знаю.
Я отодвинул его в сторону и вошел первым. Внутри тихо, как если бы в здании, действительно, никого не было. Повсюду валяются брошенные вещи; хрустит под ногами разбитое стекло. Наверх придется добираться пешком. Лифт создает слишком много шума, к тому же, чтобы вытащить все эти трупы понадобится куча времени, которого у нас нет. Двери кабины, то закрывались, то открывались, приминая створками чьи-то поломанные руки и ноги. Им оставалось обогнуть лишь лестничный проход, но Донован не дала им даже выйти из лифта. Она действовала избирательно, избегая повторений. Все травмы разные – начиная от перелома шеи, заканчивая проникающими в грудь. Многие пытаются найти причину в действиях многоликих, и используют свои предположения, чтобы умаслить его и удрать. Все равно,
Перед десятым этажом Джон остановил меня и указал на боковую квартиру в конце коридора. Я достал из кобуры пистолет и снял предохранитель. Шестнадцать патронов с зарядов в 40 мА. Хватить, чтобы свалить многоликого с расщеплением в двадцать душ. Дверь была приоткрыта. Я подошел ближе и прислушался к тому, что происходило внутри. Ничего конкретного, кроме скрипа половиц и невнятного бормотания. Я потянул дверь на себя и стал медленно входить. Не считая одной комнаты во всей квартире не было света. Патриция сидела на полу гостиной и мерно покачивалась из стороны в сторону, прижимая к груди ребенка.
Она, будто не видела нас и продолжала тянуть песню, мотив которой знаком каждому ребенку. Я достал из кармана «зеркало душ» и направил на нее.
– Опаздываешь, Пустой. Я уже устала вас ждать.– глаза ее резко распахнулись, а на лице появилась довольная улыбка.
– Девять. Неплохо для двух часов расщепления.
– Думаю, вы видели больше.
– Вы войдете в десятку лучших.
Она усмехнулась и снова затянула песню, которую прервала, ради нашего короткого разговора.
– Вам пели эту песню, пустой, когда вы были в ее возрасте? – она посмотрела на дочь, уткнулась носом в ее макушку и с наслаждением втянула воздух.
– Да.
– Забавно. У вас отняли душу, но сохранили воспоминания, о жизни до отдела.
– Воспоминания – продукт памяти. Душа меняет лишь отношение, но не способна повлиять на наличие.
– К чему воспоминания, если они ничего вам не приносят?
– Они бывают полезны.
– Мы ведем такие высокие разговоры, а я до сих пор не услышала вашего имени. Или пустым запрещено себя называть?
Она отличается от многоликих, с которыми я сталкивался раньше. Большинство и слова связать не могли. Деление влияет на способность мыслить; способность переваривать информацию и выдавать ответ. В голове многоликого мысли рассеяны, они накатывают сплошным потоком и не задерживаются дольше пары секунд. Фактически, в Патриции сейчас сидит девять разных людей, и каждый норовит отнять власть у другого. Её самообладание – вопрос времени и неких условий , которые, как показывает практика, быстро становятся несущественными.
– Я слышала, что пустых набирают из потенциальных многоликих. Ваш распад еще не начался, а вы уже представляете угрозу. Это правда?
– Вам должно быть все равно, кто я и как здесь появился.
– Вы ведь собираетесь отправить меня на лечение?
– При лучшем раскладе.
– Тогда было бы неплохо знать имя своего спасителя.
– Его зовут Элайс, Элайс Кейн.
Я успел забыть о Смите, пока он стоял за дверью. Но стоило ему появиться, и настрой Патриции изменился. Она видела, куда направлен взгляд Джона и поспешила этим воспользоваться. Резко она поднялась, и будто бы случайно ослабила хват. На мгновение, девочка выскользнула из ее рук, и была близка к тому, чтобы упасть. Джон тут же подорвался с места, но едва он успел сделать пару шагов, как Эби снова оказалась в объятиях матери. Вся эта ситуация позабавила Патрицию. Она довольно усмехнулась, натягивая на лицо широкую улыбку.
– Простите. Не удержалась. Вы должно быть из полиции.
– Да, мэм. Джон Смит.
– Еще один Смит. У вашего отца крайне скудная фантазия на имена.
Душа видит больше разума; слышит больше разума. Она – это бесконечный поток информации, но в отличии от разума не всегда сознаваемый. Расщепление высвобождает накопленный опыт. Многоликие, прошедшие реабилитацию, часто сравнивают свое «превращение» с озарением; будто ты становишься центром всего; сливаешься с ним и не можешь отделиться. Тебя бросает в разные стороны, а когда ты пытаешься склониться к чему-то одному, зацепиться за него и вылезти из этого круговорота, тебя затягивает лишь сильнее. Границы стираются, и ты словно застреваешь среди голосящей толпы, где постепенно теряешь себя.
– Ваша дочь, мэм. – я выставил руку вперед, предостерегая Джона от лишнего шага; с многоликими, как с озверевшими собаками, лучше не прибегать к резким движениям – Ей ни к чему здесь быть. Позвольте вывести ее наружу. Ей окажут помощь, а после, когда вы пройдете лечение, вы сможете снова с ней увидеться.
Патриция глянула на неподвижное тело у себя в руках и вся затряслась, будто в комнату задул холодный ветер. Лучшего момента не будет. Я направил на нее пистолет и приготовился стрелять.
– Стой!
Смит повис у меня на руке, из-за чего пуля проскочила мимо и врезалась в окно. Патриции хватило пары секунд, чтобы преодолеть расстояние между нами и нанести удар. Своим выпадом она откинула Смита к стене и собиралась закончить начатое, но угодившая в спину пуля, заставила ее переключится на меня. Она двигалась все также быстро, хотя заряд должен был сделать ее менее расторопной. Без труда она пробила кулаком стену и снесла половину шкафа. Позади только стена, чтобы уйти от атаки придется подпустить ее ближе, намного ближе. Удар прошел наотмашь. Я схватил ее за руку и притянул к себе для прямого в голову. Я бы мог перейти на захват, будь одного удара достаточно, чтобы вывести ее из строя. Многоликие черпают силу из душ. Чем их больше, тем сложнее вести бой. Однако, везде, приходится чем-то жертвовать. Чем быстрее идет расщепление, тем выше давление в теле и тем больше вероятность, что в следующую секунду у нее переломятся кости или остановится сердце. Ее кожа уже начала деформироваться. Пигментные пятна лишь начало, скоро появятся волдыри, а затем верхний слой разойдется, как плохо скроенная ткань. К тому же, процесс замещения, лишает контроля над собственным телом, в какой-то момент она замахнется для удара, но не сможет его сделать. Нужно лишь подождать. Я старался не тратить, по возможности, патроны, да и времени стрелять особо не было. Пока ее сила на пике, лучше лишний раз не отвлекаться. Патриция уже забыла о дочери. Она бросила ее практически сразу, как начала нападать. Ребенок ей только мешал. Я пристально следил за каждым ее движением и поймал тот момент, когда рука ее, пусть незначительно, отклонилась от линии удара. Я ударил по локтевому сгибу и сломал руку. Она хотела контратаковать, но использовала слишком много энергии. Вторая рука затряслась в судорогах и лопнула будто перекаченный воздушный шар. Из прохудившейся кожи повалила кровь. Она стояла передо мной неподвижно, как сломанная кукла. Я достал пистолет и выстрелил ей в ногу. Заряд вернул ее к жизни и заставил нестись к двери в поисках выхода. Она метнулась в коридор и пропала в проходе. Я двинулся следом, надеясь нагнать ее в коридоре, но она прыгнула в лестничный проем и исчезла из виду. Делать нечего. Я перегнул перила и прыгнул вниз. Полет был недолгим. Уже через пару секунду я приземлился на первом этаже, и увидел Патрицию у центрального входа. Пуля едва коснулась ее, но цепкие лапы заряда вцепились в кожу и прочно засели на ягодице. Она уже не бежала, а волочилась по траве, на радость публике. Погоня больше не требуется. Спокойным шагом я шел следом за ней, выпуская одну пулю за другой, пока Патриция окончательно не сникла к земле. Толпа у ограждения притихла, но лишь за тем, чтобы разразиться новыми криками. В глаза ударил свет фар. Сшиватели вплотную подъехали к ограждению и посигналили несколько раз. Я поднял Патрицию, перекинул через плечо и двинулся к ограждению. За спиной послышался шелест чьих-то шагов.
– Стой! Я сказал, стой!
– Джон? Не ждал, что ты скоро очнешься.
Он старался идти со мной вровень, но последствия удара давали о себе знать и уже через пару шагов, ему снова пришлось меня нагонять.
– Девочка мертва! – он крикнул достаточно громко, чтобы привлечь не только мое внимание, но внимание тех, кто был голоден до подробностей; меня не волнует репутация отдела, один мертвый ребенок хуже пустым не сделает; чего не скажешь о застое в деле, который может случиться из-за предубеждения некоторых людей. Избирательная мораль… Они не считают предрассудительным вытаскивать из кого-то душу ради нового импланта. Но не могут смириться с рисками, которых невозможно избежать в делах с многоликими. Люди…
– Видимо, она задохнулась, пока Патриция сжимала ее. Ты должен был дать мне больше времени! Я бы смог…
– Ты мог только помолчать. Может, тогда у девочки был бы шанс. Но ты вступил в разговор с многоликим, что запрещено правилами министерства. Из-за тебя, я чуть не упустил ее. Она бы убила куда больше, если бы прорвалась наружу. Что ты на это скажешь?
– Я хотел помочь ребенку.– он держится своей линии, лишь бы не соглашаться с ошибкой, которую совершил; лишь бы не принимать за правду, что в смерти ребенка виноват он.