Граница Света
Шрифт:
Рино окинул Голдфилда критическим взглядом и довольно ухмыльнулся.
— Вижу, эти четыре часа в тюремной камере тебя немного остудили, — произнес он. — Ничего, к концу срока, который ты обязательно отсидишь, будешь, как шелковый.
Гарри не произнес ни слова и лишь сидел опустив голову.
— Познакомься, — продолжал Садри, — это доктор Мэтью Хардинг, психоаналитик. У меня есть серьезные сомнения по поводу твоего душевного здоровья, поэтому доктор побеседует с тобой.
Никакой реакции.
— Не буду вам мешать, — федеральный агент повернулся к психоаналитику. —
Сказав это, он вышел из комнаты, и прошел в специальное помещение за зеркалом, откуда обычно наблюдали за допросом. Внимательно следя за беседой врача с Голдфилдом, Рино старался не упустить ни слова. Однако Гарри, как назло, вел себя очень спокойно и отвечал на вопросы краткими репликами или же просто кивками головы.
— Доктор Хардинг, пройдемте в мой кабинет, — попросил Садри психоаналитика после того, как беседа была окончена, и Гарри увели обратно в камеру.
— Конечно, — врач улыбнулся и последовал за агентом.
Войдя в свой офис, Рино жестом пригласил Хардинга сесть.
— Ну что, доктор? Что скажете об этом типе? — начал Садри, опускаясь в свое кресло.
— Довольно интересный случай, — врач улыбнулся в пол-лица. — Но я вынужден вас разочаровать. Этот парень не страдает раздвоением личности.
— Вы уверены? — Рино нахмурился.
— Абсолютно. У него нет ни одного симптома этой болезни. Но, — Хардинг сделал паузу, — это вовсе не означает, что он абсолютно здоров.
— Что же с ним такое? — разочарованно спросил Рино.
— Парень страдает тяжелейшей формой неврологического расстройства. Говоря простым языком, он неврастеник. А то, что он набросился на вас во время допроса, было ничто иное, как приступ неврастении. На самом деле он серьезно болен и нуждается в помощи психолога. Но раздвоения личности у него нет.
— Странно, — Садри поскреб подбородок. — Я был уверен, что он страдает именно этим.
— Мне очень жаль, — психоаналитик покачал головой, — но я не могу поставить ему подобный диагноз.
— Может, вам надо провести дополнительное обследование? — предположил федеральный агент.
— Я могу это сделать, но не думаю, что результат будет другим.
— Значит, по-вашему, он просто псих?
— Именно, — Хардинг кивнул. — Но, признаться, для меня загадка то, как ему до сих пор удалось сохранить здравость ума. Нервы у парня натянуты до предела, и скорей всего это продолжается уже долгое время.
— Не поймите меня превратно, — Садри облокотился на стол, — но как вам удалось это определить за столь короткую беседу? Я ведь наблюдал за вами. Он отвечал лишь «да» или «нет», а то и просто кивал головой.
— Я понимаю ваше недоверие, — произнес психоаналитик. — Но вы можете пригласить другого специалиста если не доверяете моему профессионализму. Но поверьте, он скажет вам то же самое. Мистер Садри, я уже долгое время наблюдаю больных с совершенно разными диагнозами. Было даже время, когда я работал в клинике для душевнобольных. И мне достаточно одного взгляда, чтобы определить, чем именно страдает пациент.
— Ну, хорошо, хорошо, — раздраженно проговорил Рино. — Пусть будет так. Но… ваше заключение загоняет меня в
Он встал и начал нервно прохаживаться по комнате.
— Если Голдфилд не страдает раздвоением личности, то тогда мне больше нечем объяснить его поведение! — воскликнул агент.
Немного успокоившись, он снова повернулся к врачу.
— Спасибо, доктор Хардинг, — уже спокойным тоном поблагодарил Садри. — Вы можете идти.
Психоаналитик встал и, откланявшись, вышел из его кабинета.
Снова оказавшись в камере, Гарри обвел тоскливым взглядом серые стены и запертую дверь. Еще никогда за всю свою жизнь он не чувствовал себя столь униженным и преданным. Весь мир вокруг, и так чужой и холодный, окрасился в самые мрачные краски, лишая Голдфилда последней надежды на собственное спасение. Еще никогда за последние годы его план возвращения, так долго и заботливо вынашиваемый им, не был столь близок к провалу. Рино Садри был вовсе не тем человеком, от которого можно было легко отделаться. И он не успокоится, пока не обнаружит всю систему Гарри и не уничтожит ее. А что потом? Потом будут долгие годы тюрьмы, полные отчаяния и боли. Голдфилд в ужасе представил, что может провести в этой камере лет тридцать, а то и больше, а после выхода на свободу ему наверняка будет запрещено приближаться к компьютерной технике.
Гарри опустился на нары и едва не зарыдал от обиды. Сколько же еще долгих мучительных лет придется ему пройти, чтобы приблизиться к осуществлению своего плана? Сколько еще душевных мук ему придется пережить? Голдфилд уронил голову на руки и закрыл глаза. От злости на собственную судьбу у него высохли слезы, и он не мог даже заплакать. «Ну, почему?! — беззвучно кричал он. — За что я так проклят?!»…
Париж. 1687 год.
— Немедленно впусти меня! — кричал маркиз де Шеврез. — И не смей лгать, будто его нет дома! Я знаю, что он там!
— Господин маркиз… месье… — дворецкий смущенно пытался образумить молодого дворянина. — Мой господин не желает никого видеть…
— А меня он увидит! — де Шеврез схватил беднягу за воротник. — И клянусь! Я не успокоюсь, пока он не ответит за все, что сделал!
С силой оттолкнув несчастного дворецкого в сторону, маркиз словно ураган ворвался в дом.
— Де Гурдон! — громко крикнул он и взбежал по лестнице на второй этаж. — Не вздумай прятаться от меня! Я все равно тебя найду!
Ввалившись в спальню хозяина поместья, де Шеврез остановился в метре от роскошной кровати.
— Что за манеры, Жильбер? — Бертран де Гурдон развел руками. — Тебя разве не учили, что врываться в чужой дом не культурно?
Он сидел на разобранной постели в распахнутой настежь шелковой рубашке и бриджах. Его длинные волосы темными локонами спадали ему на плечи, а в больших голубых глазах отражалась надменность.
— Ты даже не оставил мне возможности одеться, — Бертран поднялся, — и теперь я вынужден принимать тебя вот в таком виде….
— Помолчи и послушай! — перебил его маркиз. — Я все знаю. Я знаю, что ты провел ночь с Анжеликой. Ты соблазнил ее!