Граница вечности
Шрифт:
— Телеграмма от Добрынина — он получил новое предложение от Бобби Кеннеди.
— Сообщи всем, — перебил Димку Хрущев.
Димка повторил то, что ему сказали.
Члены Президиума редко улыбались, но Димка сейчас увидел широкие улыбки на лицах сидящих за столом. Кеннеди дал все, чего они просили! Это был триумф для Советского Союза и лично для Хрущева.
— Мы должны согласиться как можно скорее, — подчеркнул Хрущев. — Позовите стенографистку. Я немедленно продиктую наш ответ, и он должен быть передан по Московскому радио.
Малиновский спросил:
— Когда я должен дать указания Плиеву начать демонтаж ракетных пусковых установок?
Хрущев посмотрел на него, как на тупицу.
— Сейчас, — сказал он.
* * *
После Президиума Димка наконец застал Наталью одну. Она сидела в приемной и просматривала свои записи с заседания.
— Мне нужно кое-что сказать тебе, — проговорил он. По какой-то причине он почувствовал дискомфорт в животе, хотя ему не из-за чего было нервничать.
— Говори. — Она перевернула страницу в своем блокноте.
Он помедлил, чувствуя, что не завладел ее вниманием.
Наталья опустила блокнот и улыбнулась.
— Сейчас или никогда.
Димка сказал:
— Нина и я обручились.
Наталья побледнела и от потрясения открыла рот. Димка испытал потребность сказать что-то еще.
— Мы сказали моей семье вчера, — добавил он. — На дне рождения моего деда. — Хватит мямлить, заткнись, сказал он себе. — Ему семьдесят четыре года.
Когда она заговорила, ее слова потрясли его.
— А как же я? — произнесла она.
Он не совсем понимал, что она имела в виду.
— Ты? — переспросил он.
Она понизила голос до шепота:
— Мы провели вместе ночь.
— Я никогда не забуду это. — Димка был ошарашен. — Но потом я от тебя ничего не слышал, кроме того, что ты замужем.
— Я испугалась.
— Чего?
На ее лице отразилось искреннее разочарование. Ее большой перекосился в гримасе, словно от боли.
— Пожалуйста, не женись.
— Почему?
— Потому что я не хочу. Час от часу не легче!
— Почему ты не сказала мне?
— Я не знала, что делать.
— Но сейчас уже поздно.
— Вовсе нет. — Она смотрела на него умоляющими глазами. — Ты можешь расторгнуть помолвку, если захочешь.
— Нина ждет ребенка.
Наталья ахнула. Димка проговорил:
— Ты бы сказала… раньше…
— А если бы я сказала? — Он покачал головой.
— Нет смысла обсуждать это.
— Да, я вижу, — произнесла она.
— Ну вот, — сказал Димка, — по крайней мере, мы избежали ядерной войны.
— Да, — отозвалась она. — Мы живы. Это что-то значит.
Глава двадцатая
Запах кофе разбудил Марию. Она открыла глаза. Президент Кеннеди сидел рядом с ней на кровати, опираясь на положенные под спину подушки, пил кофе и читал воскресный выпуск газеты «Нью-Йорк таймс». На нем была светло-синяя ночная рубашка, как и на ней.
— Ой! — воскликнула она.
— Ты чему удивляешься? — улыбнулся он.
— Что я жива. Я думала, что в эту ночь нас не будет.
— На сей раз Бог миловал.
Она ложилась спать с мыслью, что это произойдет. Она боялась, что их любовный роман закончится, и понимала, что у него нет будущего. Для него оставить жену означало бы политический крах; такой шаг ради темнокожей женщины немыслим. В любом случае он не хотел оставлять Джеки — он любил ее и их детей. Он был счастлив в браке. Мария — его любовница, и когда она надоест ему, он избавится от нее. Иногда она чувствовала, что предпочла бы умереть, прежде чем такое произойдет — особенно если бы смерть наступила, когда она лежала рядом с ним в постели, от вспышки ядерного взрыва, в результате которого все будет уничтожено, прежде чем они поймут, что произошло.
Ничего подобного она не говорила: ее роль в том, чтобы радовать его, а не печалить. Она села, поцеловала его в ухо, посмотрела через плечо на газету, взяла чашку из его руки и отпила кофе. Несмотря ни на что, она была рада, что еще жива.
Он не упоминал об ее аборте, словно забыв об этом. Она никогда не заводила разговор на эту тему. Она позвонила Дейву Пауэрсу и сказала, что беременна. Дейв дал ей номер телефона и сказал, что позаботится о гонораре врача. Президент единственный раз говорил об этом, когда позвонил ей после процедуры. У него на уме были большие заботы.
Мария думала сама поднять вопрос, но потом быстро решила этого не делать. Как Дейв, она хотела защитить президента от забот, не возлагать на него лишнее бремя. Она чувствовала, что это правильное решение, хотя она не могла не сожалеть и даже не испытывать обиду, что не могла поговорить с ним о столь важном.
Она боялась, что секс будет болезненным после процедуры. Однако когда Дейв попросил ее прийти в резиденцию накануне вечером, ей так не хотелось отказываться от приглашения, что она решила рискнуть. И все получилось хорошо, даже отлично.
— Мне, пожалуй, пора, — сказал президент. — Сегодня утром я пойду в церковь.
Он уже собирался встать, когда зазвонил телефон у кровати. Он взял трубку.
— Доброе утро, Мак, — произнес он.
Мария догадалась, что он разговаривает с Макджорджем Банди, советником по национальной безопасности. Она вскочила с кровати и пошла в ванную.
Президенту часто звонили утром, когда он еще лежал в постели. Мария полагала, что люди либо не знали, либо их не интересовало, один ли он. Чтобы не ставить президента в неловкое положение, она предпочитала удалиться во время таких разговоров на тот случай, если они были сугубо конфиденциальными.