Граница вечности
Шрифт:
— Предупреждаю вас, сволочи. Если я уйду, то уйдете и вы все.
Валли не понял, что он имел в виду. Возможно, это пустая угроза. Так или иначе, думать об этом было некогда. Через пару минут они начали играть.
Все страхи Валли улетучились. Он был уверен, что играет хорошо вместе со всеми. Время летело быстро. В антракте он вышел на сцену один и спел несколько песен Боба Дилана. Он также исполнил свою собственную песню, называвшуюся «Каролин». Слушателям она, кажется, понравилась. После антракта он прямиком вышел на сцену и открыл второе отделение композицией «Потрясная мисс Лизи».
Во время исполнения «Ты не можешь поймать меня» он заметил двух полицейских, разговаривавших в глубине зала с хозяином заведения Флуком, но не придал этому значения.
Когда они закончили выступление далеко за полночь и вернулись в артистическую уборную, господин Флук уже ждал их там. Без всяких предисловий он спросил у Дейва:
— Сколько тебе лет?
— Двадцать один год, ответил Дейв.
— Не нужно мне врать.
— А какое вам дело?
— В Германии есть закон о приеме на работу в барах несовершеннолетних.
— Мне восемнадцать лет.
— Полиция утверждает, что тебе пятнадцать.
— Откуда она может знать это?
— Сотрудники полиции разговаривавш с гитаристом, которого вы голько чго уволили, — с Джеффом.
— Мерзавец. Он продал нас, — сказал Ленни.
— Я владелец ночного клуба. Сюда приходят проститутки торговцы наркотиками, разного рода криминальные элементы. Я обязан постоянно доказывать полиции, что делаю все возможное, чтобы не нарушать закон. Они от меня требуют, чтобы я отправил вас домой. Вас всех. Так что до свидания.
— Когда мы должны уехать? — спросил Ленни.
— Из клуба вы уходите сейчас. Из Германии вы уезжаете завтра.
— Это возмутительно! — воскликнул Ленни.
— Когда ты владелец клуба, ты поступаешь, как тебе указывает полиция. — Он показал на Валли. — Ему не нужно уезжать из Германии, поскольку он немец.
— Пошел ты. — выругался Ленни. В один день я потерял двух гитаристов.
— Ты ошибаешься, сказал Валли. — Я еду с тобой.
Глава двадцать седьмая
Джаспер Мюррей полюбил США. Там радиовещание велось круглосуточно, работали три телевизионных канала и в каждом городе выходили различные утренние газеты. Люди были великодушными, с непосредственными и открытыми манерами, а их дома просторными. У себя в стране англичане держались так, словно постоянно пили чай в викторианской гостиной, даже когда заключали деловую сделку, давали телевизионное интервью или занимались спортом. Отец Джаспера, армейский офицер, этого не замечал, в отличие от своей жены немецко-еврейского происхождения. Здесь, в Штатах, люди были откровенными. В ресторанах официанты были исполнительными и услужливыми, не кланялись и не расшаркивались. Никто ни перед кем не угодничал.
Джаспер намеревался написать серию статей о своей поездке в «Сент-Джулиане ныос», но он ставил перед собой и более высокие цели. Перед отъездом из Лондона он разговаривал с Бари Пафом и спросил, не пожелает ли «Дейли экоу» увидеть, что он написал. «Да, конечно, если тебе на глаза попадется что-нибудь, так сказать, особенное», — сказал Паф без энтузиазма. На прошлой неделе в Детройте Джаспер взял интервью у Смоки Робинсона, ведущего певца группы «Мираклз», и отправил его в «Экоу» экспресс-почтой. Как он полагал, они должны были уже получить его. Он дал телефон Дьюаров, но Паф не позвонил. Джаспер не терял надежды и решил, что сам позвонит Пафу сегодня.
Жил он в квартире Дьюаров в Вашингтоне. Это была большая квартира в шикарном здании в нескольких кварталах от Белого дома. «Мой дед Камерон Дьюар купил ее до Первой мировой войны, — объяснил Вуди Дьюар Джасперу за завтраком. — Он и мой отец были оба сенаторами».
Цветная домработница по имени мисс Бетси налила апельсинового сока Джасперу и спросила, не сварить ли для него пару яиц.
— Нет, спасибо, только кофе, — ответил он. — Через час я приглашен на завтрак к другу семьи.
Джаспер встречался с Дьюарами в доме на Грейт-Питер-стрит в течение года, когда они жили в Лондоне. Тесных отношений с ними не было, за исключением разве что с Бип, и то непродолжительное время, но тем не менее более чем через год они с открытой душой оказали ему гостеприимство у себя в доме. Как и Уильямсы, они проявляли искреннее радушие, особенно к молодежи. Ллойд и Дейзи всегда были рады приютить у себя нуждающихся в пристанище подростков на ночь или на неделю, а как в случае с Джаспером — на несколько лет. Дьюары, похоже, были такими же.
— Я так признателен, что позволили мне остановиться у вас, — сказал Джаспер Белле.
— Не придавайте этому значения, — ответила она без тени лукавства.
Джаспер обратился к Вуди:
— Вы, наверное, будете фотографировать сегодняшний марш за гражданские права для журнала «Лайф»?
— Да, обязательно, — сказал Вуди. — Я смешаюсь с толпой и буду незаметно делать снимки на маленькую 35-миллимитровую камеру. Кто-то еще будет делать основные протокольные снимки знаменитостей на трибуне.
Он был одет в повседневную одежду: простые брюки и рубашку с короткими рукавами, и все-таки такому рослому мужчине будет трудно оставаться незаметным. Однако его живые фотографии с места событий были известны повсюду в мире.
— Я знаком с вашими работами, как и каждый, кто интересуется журналистикой, — заметил Джаспер.
— Тебя интересует какая-то определенная тематика? — спросил Вуди. — Криминал, политика, военные вопросы?
— Нет, я был бы счастлив освещать все события, как вы, если я не ошибаюсь.
— Меня интересуют лица. Каким бы ни было событие — похороны, футбол, расследование убийства, — я фотографирую лица.
— Что вы ожидаете сегодня?
— Никто не знает. Кинг говорит, что в марше примут участие сто тысяч человек. Если он соберет такое количество людей, это будет самая массовая демонстрация за права человека. Мы все надеемся, что она будет мирной, но на это рассчитывать не приходится. Вспомним, что произошло в Бирмингеме.
— Вашингтон другое дело, — вмешалась Белла. — У нас цветные служат в полиции.