Граница вечности
Шрифт:
Смысл слов также изменился. Когда Джордж был молод, слово «черный» считалось вульгарным, «цветной» — более тактичным, а «негр» — вежливым. Это слово употребляла либеральная «Нью-Йорк таймс» и писала его с большой буквы, как, например, еврей. Сейчас слово «негр» считалось снисходительным, а «цветной» — уклончивым, и все говорили «чернокожие»: «община чернокожих», «гордость чернокожих» и даже «власть чернокожих». Говорили, что чернокожий — это красиво. Джордж не был уверен, менялась ли суть от употребления того или иного слова.
За завтраком он мало что успел съесть: он записывал для пресс-релиза вопросы журналистов и ответы Бобби.
Один из журналистов спросил:
— Как вы относитесь к давлению со стороны тех, кто хочет, чтобы вы выставили свою кандидатуру на пост президента?
Джордж оторвал глаза от блокнота и увидел, что Бобби иронично улыбнулся, сказав:
— Плохо, плохо.
Джордж напрягся. Бобби иногда бывает чересчур откровенен.
Тот же журналист опять спросил:
— Что вы думаете о кампании сенатора Маккарти?
Он говорил не о пресловутом сенаторе Джозефе Маккарти, выступившем за преследования коммунистов в 1950-х годах, а о Юджине Маккарти, поэте и политике, который придерживался совершенно противоположных либеральных взглядов. Два месяца назад Джин Маккарти, выступавший с антивоенных позиций, заявил о намерении выставить свою кандидатуру от демократической партии против Джонсона. Но пресса уже списала его со счетов.
Сейчас на вопрос журналиста Бобби ответил:
— Думаю, кампания Маккарти поможет Джонсону. — Бобби упорно не называл Линдона президентом. Друг Джорджа — Скип Дикерсон, работавший у Джонсона, выходил из себя из-за этого.
— Ну а вы будете выставлять свою кандидатуру?
Бобби мог многими способами уйти от ответа на этот вопрос, но сегодня он не воспользовался ни одним из них.
— Нет, — сказал он.
Джордж бросил карандаш. Что это еще значит?
Бобби добавил:
— Ни при каких мыслимых обстоятельствах я не собираюсь выдвигать свою кандидатуру.
Джордж хотел спросить: «Тогда какого хрена мы все здесь делаем?»
Он заметил, что Деннис Уилсон ехидно улыбается.
Его подмывало встать и уйти. Но он был слишком вежливым. Он остался сидеть на своем месте и делать записи, пока не кончился завтрак.
В офисе Бобби на Капитолийском холме он подготовил пресс-релиз, работая не покладая рук. Слова Бобби он изложил иначе: «Ни при каких предвиденных обстоятельствах я не собираюсь выдвигать свою кандидатуру». Но разница в этом была небольшая.
В тот день три сотрудника аппарата Бобби подали заявления об уходе. Они переехали в Вашингтон не для того, чтобы работать у малозначащего сенатора.
Джордж тоже рассердился настолько, что готов был уйти, но он держал язык за зубами. Он хотел подумать. И поговорить с Вериной.
Она приехала в Вашингтон и, как всегда, остановилась в его квартире. Теперь у нее был свой шкаф в спальне, где она держала теплую одежду, которую не носила в Атланте.
В тот вечер она была расстроена до слез.
— Он всё, что у нас есть, — сказала она. — Ты знаешь, какие наши потери во Вьетнаме в прошлом году?
— Конечно, знаю. Восемьдесят тысяч. Я включил эти данные в речь Бобби, но он опустил эту часть.
— Восемьдесят тысяч убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Это ужасно. И сейчас потери будут расти.
— Безусловно, их число будет больше, — согласился Джордж. — Бобби упустил шанс стать великим. Но почему? Почему он так поступил? Я слишком рассердился на него, чтобы говорить с ним, но я думаю, сам он прекрасно знает свои мотивы. Он задает себе вопрос, хочет ли он этого ради своей страны или только для себя. Его мучают такие вопросы.
— Мартина тоже, сказала Верина. — Он спрашивает себя, его ли вина в беспорядках, произошедших в районах бедноты.
— Но доктор Кинг остается один на один со своими сомнениями. Иначе лидеру нельзя.
— Ты думаешь, Бобби обдуманно сделал это заявление?
— Нет, поддавшись порыву, я убежден. Это одна из причин, по которой ему становится трудно работать.
— Что ты будешь делать?
— Возможно, уйду с работы. Я не перестаю думать об этом.
Они начали переодеваться, чтобы пойти куда-нибудь, где можно поужинать в спокойной обстановке, и в то же время прислушивались, какие новости передают по телевидению. Надев широкий галстук с яркими полосками, Джордж не спускал глаз с отражения Верины в зеркале, когда она надевала нижнее белье. Ее тело изменилось за пять лет, прошедших с того времени, как он впервые увидел ее обнаженной. В этом году ей исполнится двадцать девять лет, и в ней пропало очарование длинноногого жеребенка. Она обрела уравновешенность и грацию. Джордж подумал, что ее зрелость только добавила ей красоты. Она отрастила копну волос по моде, называвшейся «естественной», что каким-то образом подчеркивало живость ее зеленых глаз.
Сейчас она сидела перед зеркалом и подводила глаза.
— Если ты уйдешь от Бобби, ты мог бы приехать в Атланту и работать у Мартина, — предложила она.
— Нет, — сказал Джордж. — Мартин добивается решения одной проблемы. Демонстранты протестуют, а мир изменяют политики,
— Так что ты будешь делать?
— Возможно, выставлю свою кандидатуру в конгресс.
Верина положила кисточку для туши и, повернувшись так, чтобы прямо смотреть на него, воскликнула:
— Какая неожиданная идея!
— Я приехал в Вашингтон, чтобы бороться за гражданские права, но несправедливость в отношении чернокожих: это не только вопрос о правах, — сказал Джордж. Он долго думал об этом. — Это еще и жилье, и безработица, и вьетнамская война, на которой чернокожие парни гибнут каждый день. На жизнь чернокожих людей, в конце концов, влияют даже события в Москве и Пекине. Такой человек, как доктор Кинг, воодушевляет людей, но чтобы сделать что-то конкретное, нужно быть политиком.
— Мне кажется, нужно быть и тем, и другим, — заметила Верина и начала снова красить глаза.