Граница. Таежный роман. Карты

Лучше бы Алексей Жгут получил еще десять суток «губы». Лучше бы он получил сто суток «губы» и лишился оставшихся на погонах звездочек. Любой поворот в его служебной карьере выглядел предпочтительнее, чем тот переплет, в который попал он сам и втянул Галину. Если бы только Алексей мог заглянуть вперед, предвидеть, предугадать ту подлость, которую подкинет ему судьба, он нипочем не согласился бы на предложение Степана Ильича. Но слово вылетело, дело сделано, приказ подписан, и вот старший лейтенант Алексей Жгут назначен заведующим клубом их пограничной части.

Положа руку на сердце, Алексей испытал некоторое облегчение,

когда узнал о решении своего начальства. Где-то в душе шевельнулся потревоженный червячок самолюбия: доигрался, Леша, допрыгался, переведен из боевых командиров на интендантскую должность! Не справился, не оправдал. Но, по большому счету, Алексей знал, что рано или поздно полетит под откос армейской иерархии. Он, правда, не терял надежды, что падение это будет более радикальным: он не прочь получить пинка под зад, лишь бы этот пинок оказался достаточно сильным для того, чтобы вытряхнуть его из мундира, выбросить из военного городка, из армии вообще. Такая полумера, как заведующий клубом, с одной стороны, существенно облегчала Жгуту жизнь, с другой стороны, таила в себе такую же опасность, как лежащие вдоль границы болота: в этом клубе можно завязнуть прочнее, чем в любой трясине, — ни туда ни сюда. Нет, в страшном сне видал Алексей этот клуб и эту болотную должность.

Командир же части, полковник Борзов, своим решением был весьма доволен. В самом деле, сколько можно еще мучиться с этим Жгутом? Была бы его воля, выгнал бы он его взашей, к чертовой матери. Не военный Алексей Жгут человек, и, положа руку на сердце, никогда не выйдет из него хорошего офицера, настоящего командира, ценного для Родины кадрового военного. Так чего же морочить голову, трепать нервы и разлагать личный состав таким примером? Старший лейтенант Алексей Жгут ни армии, ни Родине в качестве защитника сто лет не нужен. Хотя сам по себе парень он неплохой, умный, честный, добрый, компанейский, но… Короче говоря, не военный он человек, и ничего с этим не поделаешь.

Жаль, что Родина рассуждала иначе, чем старый полковник, протопавший в начищенных сапогах весь трудный путь от рядового до командира части. Родина имела свои счеты к старшему лейтенанту Алексею Жгуту. Она полагала, что тот непременно должен отработать деньги, потраченные на его обучение в военном училище Сам Борзов считал, что единственный шанс Жгута рассчитаться с этим своим почетным долгом — пасть на поле боя. Так что, не будучи в состоянии уволить непутевого офицера и не желая ему зла, полковник имел основания гордиться собой, что придумал для него местечко между небом и землей, между армией и «гражданкой». Смущала Борзова материальная ответственность, предусмотренная должностью заведующего. Но, в конце концов, клуб — не кухня, где все на вес да на счет, не оружейный склад, где за каждую пропавшую единицу можно загреметь под трибунал. Клуб — это всего лишь клуб. Неужели Алексей с такой ерундой не справится, чтобы стулья, инструменты да лампочки пересчитать и запереть? Если он и это дело завалит, то тогда уж ничем ему не помочь, значит, совсем никчемный человек этот Лешка Жгут.

Словом, как ни крути, лучшего места для этого раздолбая и балагура просто не сыскать! Об этом и сказал ему полковник.

— Ну что, Леша, как новая должность? Не жмет? Развлекаешься? — спросил Борзов, появляясь за кулисами клубной сцены во время первого же мероприятия — выступления заезжего цирка. На цирк свезли посмотреть детей со всего городка. Маленький зал оказался набит так, что родителям пришлось наслаждаться представлением на улице, дожидаясь своих чад и радуясь за них.

Жгут, который только что подбадривал артистов, в шутку, но с чувством прихватывал воздушную гимнастку за упругую тренированную талию, громко хлопал, чтобы разогреть зал, и, кажется, веселился больше, чем любой зритель, увидев Борзова, сразу сник, отступил в кулису. Он походил

на школяра, которому напомнили вдруг, что лето пролетело, каникулы подошли к концу.

— Да нормально все пока, товарищ полковник. — Жгут бросил взгляд на сцену и отвернулся.

— Ты теперь на правах заведующего клубом фокусы можешь показывать, сколько хочешь, а мы будем только поощрять. — Полковник проводил взглядом гимнаста, уходящего мимо них со сцены на руках, с зажатой в зубах булавой. — Цирк привез? Молодец! Теперь хоть могу записать тебе благодарность в личное дело, а то оно у тебя тоску на замполита наводит…

— Да какой это цирк! — с досадой дернул щекой Алексей. — Халтурщики!

— Ну не знаю, не знаю насчет халтурщиков… — Полковник задержал взгляд на все той же воздушной гимнастке, возвращавшейся на сцену, чтобы еще раз послушать заслуженные аплодисменты. — Я в этом плохо разбираюсь. Но ведь детям нравится, — кивнул он в сторону зала. — И, между прочим, они с нас за выступление очень даже по-божески взяли.

Жгут пожал плечами. Смысла спорить он не видел.

На арену двинулся тяжелоатлет, и оркестр сопроводил его появление бодрым, хотя и не слишком гладким исполнением туша.

— А как-тебе наш новый оркестр? — оживился Борзов, вытягивая шею, чтобы увидеть музыкантов.

— Дудит! — огрызнулся Алексей.

— Что ж ты за человек? — взорвался полковник. — Полный комплект инструментов! Новые, дорогие! Денег, — он понизил голос, покосившись на разминающихся рядом артистов, — вломили — страшно вспомнить. А он опять недоволен.

— Товарищ полковник, а на дем… — С лету перебив Борзова, Алексей вдруг театрально запнулся, словно пьяный, у которого заплелся язык, скривился и, взмахнув перед носом своего командира рукой, приземлил ее на лацкан его кителя. — А на де-мо-би-лизации, — выговорил Жгут по слогам, — можно крест поставить?

В другое время, от любого другого офицера Борзов не потерпел бы подобной фамильярности, но, будучи умудренным опытом человеком, он прекрасно понимал те чувства, которые раздирают его подчиненного. Он не стал отвечать на брошенный ему сгоряча вызов, но положил руку Алексею на плечо, чуть сдавил, ощутив, как царапнули ладонь звездочки вздыбившегося погона.

— Сынок, — произнес Борзов отечески. — Вот представь себе, что у тебя нет руки или там ноги… — Выдержал короткую паузу, то ли сам собираясь с мыслями, то ли и впрямь рассчитывая, что Алексей проникнется его метафорой. — Так вот, армию, как и инвалидность, надо переносить стойко. Понимаешь? Командир из тебя никакой, мы оба это знаем. Рядом с Суворовым твой портрет не повесят. Но жить-то как-то надо? Не всем водить солдат через Альпы, кто-то должен выполнять другую, менее героическую, но важную работу, понимаешь меня? Вот цирк ты добыл для части— хорошо. Объявляю тебе благодарность. Там, глядишь, смотр проведем. Организуешь все честь по чести — еще благодарность. Смекаешь, Леша? И так, потихоньку, полегоньку, начнем с тебя снимать взыскания, выдвигать, продвигать. Глядишь, звание получишь, другую должность, покрупнее. Перспектива открывается, понял?

— Понял, — сказал Алексей, поддавая ногой укатившийся у клоуна мяч. — Я давно все понял. Только у меня в жизни перспектив уже не осталось. Про кого-то говорят: «без пяти минут капитан», а про меня: «пять дней как старлей».

— А кто в этом виноват? — сурово спросил Борзов. — Я? Или царица небесная? Ты у меня уже вот где… — Рука взлетела к горлу, но взгляд упал на все тех же артистов, копошащихся вокруг. — Да что с тобой говорить! — Досадливо махнув рукой, полковник ушел.

Алексей остался стоять за кулисой, с тоской в глазах наблюдая за выкрутасами клоуна в потрепанном рыжем парике из мочалки. Клоун изображал силача, натужно отрывая от земли и взваливая на плечо бессовестно бутафорские гири. Дети смеялись, хлопали, верили, что гири и впрямь весят по пуду.