Граница. Таежный роман. Карты
Шрифт:
Марина поежилась от собственных мыслей. Сидит тут и рассуждает, мог ли ее муж изнасиловать ее подругу. Бр-р-р!
Но все-таки. Кто, если разобраться, больше виноват в том, что происходит? Никита, так изменившийся за последние дни? Или она, неверная жена, понесшая от любовника? Так можно распутывать этот клубок до самой сердцевинки, до прадедов, прапрадедов и даже до первобытных людей. Кто виноват и почему? Есть ли вообще нужда рыться в этом, раскладывать все по полочкам? Они с Ваней любят друг друга, но она жена Никиты, и Никита любит
Марина встала и посмотрела на часы. Начало первого. Можно уже выходить из дому. Пока она дойдет до госпиталя, пока заведет машину, проедет КПП…
Но мысль, которую она отгоняла весь вечер, все возвращалась и возвращалась к ней, словно комар в ночи: отмахнешься от него, хлопнешь наугад в ладоши, но стоит опустить голову на подушку, как снова над ухом его назойливое «зззззз», «зззззз»…
Это была мысль о том, что по пути к КПП она может столкнуться с Никитой. Марина боялась встретить его, и с этим было глупо спорить. Можно сколько угодно рассуждать наедине с собой о том, что она взрослый человек, и о том, что после вчерашнего у Никиты нет никакого права, но…
Он мог не пустить ее — и в этом состояла главная опасность. Он мог не пустить ее на встречу с Галиной, пока не получит объяснений, куда она едет. Марина не знала наверняка, что задумала ее подруга, но события последних дней сами собой сплетались в цепочку, от которой мороз подирал по коже. Лешкин проигрыш в карты, его странное спасение Голощекиным, потом явление Галины с просьбой одолжить все деньги, какие есть в доме, а потом встретить ее черт знает где, за триста верст…
Что-то происходило. Что-то важное и страшное. И Галина, и Никита, и Лешка, и бог еще знает кто были уже затянуты в водоворот непонятных событий, и что их ждет на дне этого омута — представить невозможно. Марина не могла остаться в стороне, но как же ей не хотелось влезать во все это! Разве не хватит с нее шекспировской трагедии с Ваней и ребенком? Почему все так сразу, все так…
Марина накинула плащ и вышла из квартиры.
Она благополучно дошла до санчасти, поймав себя на том, что посматривает по сторонам и вслушивается в ночную тишину: не доносится ли гул Никитиного УАЗа?
Нет, ничего.
Марина прошла в свой кабинет, взяла сумку, сгребла со стола и сунула в карман какие-то бумажки. У нее было припасено оправдание: у единственного стационарного больного, ефрейтора Горемычко, осложнение, и срочно требуется лекарство, антибиотик (она дважды повторила красивое латинское словосочетание, которое выдаст каждому, кто поинтересуется целью ее ночного путешествия). Везти ефрейтора никуда не нужно, просто необходимо лекарство. Если станут расспрашивать, что это за осложнение такое, она объяснит…
Черт возьми, да о чем она думает? Для кого она придумывает все эти отговорки? Есть только один человек, который действительно может спросить ее об этом, и этого человека не устроит никакая самая
Марина повернулась уже к двери, но потом сняла трубку телефона:
— Капитана Голощекина.
Без четверти час. Сейчас Никита стоит на площадке во дворе караулки и инструктирует заступающих на пост бойцов. Он не подойдет к телефону.
— Капитан Голощекин на разводе караула.
— Передайте, что звонила его жена, просила срочно зайти домой! — выпалила Марина и положила трубку.
Отлично! Через пять минут Никита отправится домой. За пять минут она как раз доедет до КПП, и в тот момент, когда он откроет дверь, перед ней раскроются ворота части.
Марина вышла во двор. Села в машину, завела двигатель, с минуту подержала его на холостом ходу, давая прогреться. Не зажигая фар — свет мог привлечь внимание патрулей, — она выехала на центральную аллею. Плавно разгоняясь, прокатилась по ней черным призраком и, только притормозив у ворот, включила фары.
Из будки выскочили двое дневальных. Увидев, кто за рулем, облегченно вздохнули.
Марина тоже вздохнула с облегчением. Дежурный уже отправился отдыхать, а эти солдатики вряд ли осмелятся задавать неуставные вопросы.
Так и получилось. Один дневальный вернулся в дежурку и — его хорошо было видно в освещенном окне — сел делать запись в журнале. Второй, деловито позвякивая ключами, снял замок и потянул воротину в сторону.
Делал он все так невероятно медленно, с такой комичной обстоятельностью, что Марине хотелось прикрикнуть на него, заставить пошевелиться. Она уже набрала воздух в легкие, уже высунула голову из окна, когда рядом с машиной мелькнула чья-то тень.
Марина повернула голову, и весь ее припасенный воздух вырвался наружу громким криком.
— Ты чего? Чего кричишь-то? — растерянно и обезоруживающе улыбнулся ей Никита, непостижимым образом возникший рядом с машиной.
— Ты меня напугал, — сухо ответила Марина, приходя в себя от неожиданности.
— Я? — Никита легким движением вспорхнул на подножку машины и заглянул внутрь. — Я и сам перепугался! Сначала ты звонишь мне, просишь наведаться домой, но дома тебя нет. Потом я вдруг вижу, что с территории санчасти выезжает машина с выключенными фарами и тихой сапой ползет к КПП. Что я должен был думать?
Марина ничего не ответила. Сердце ее бешено колотилось в груди. Она должна, просто обязана уехать из части и в шесть часов быть в Гнилище. Там будет ждать ее Галина, и не просто ждать! От Марины зависит ее жизнь. Надо уехать, вырваться, убежать. Необходимо как-то избавиться от Никиты…
Голощекин, с видимым удовольствием наблюдая ее смятение, засмеялся, тряхнул головой.
— Я и подумал, что стряслось что-то серьезное, — сказал он, зачем-то заглядывая под днище машины. — Вдруг, думаю, опять тебя захватили, взяли в заложники. Тебе ведь везет в последнее время на такие приключения! Тебе и лейтенанту Столбову. Везучие вы мои…